в них латинскую кровь. Ломоносовское решение этой задачи
впоследствии подверглось изменениям, но основное осталось, и
русский язык Ломоносова значительно ближе к нашему, чем к языку
его ближайших предшественников. Важной чертой его языкового
законодательства является его учение – характерное для
классицизма – о трех стилях поэтического языка: высоком, среднем и
низком. Отличались они между собой главным образом по количеству
славянизмов. Когда для одного и того же понятия существуют два
слова – славянское и русское, – то для высокого стиля следует
предпочесть славянское, в то время как для низкого следует
употреблять только разговорные выражения.
Язык Ломоносова, без сомнения, устарел. Прежде всего это
произошло в результате развития языка разговорного: нередко
именно самые смелые ломоносовские народные речения и кажутся
нам наиболее устаревшими. Славянские дубликаты русских слов
тоже постепенно были отброшены, хотя в поэзии они надолго
пережили падение классицизма. Но более всего уста рел
ломоносовский синтаксис. К тому же из-за того, что Ломоносов, как
и Кантемир, иногда применяет свободу в расположении слов, которая
впоследствии была отменена, его синтаксис носит следы чрезмерного
влияния латинских и немецких конструкций. Отсюда его
приверженность к чрезмерно длинным периодам, и характерная
манера – кончать предложение глаголом. Тем не менее значение его
как законодателя и фактического основателянового русского
литературного языка не может быть переоценено.
Метрическая реформа Ломоносова заключается во введении
вместо старого силлабического стихосложения системы, основанной
на равносложной акцентированной стопе.
Эта система в значительной мере есть усвоение просодии,
введенной в немецкий язык Опицом и усовершенствованной
Флемингом, Грифиусом и непосредственным образцом Ломоносова –
Гюнтером. Как просодист Ломоносов ниже Тредиаковского и
Сумарокова, он не создал хорошей теории, чтобы оправдать свои
реформы. Но сила его собственного примера, его собственная
поэтическая практика увлекла всех. Его «мощная строка» установила
такой уровень стиха, который был лучше любой теории, и его
догматические правила стали законом для русской поэзии.
Во второй половине XIX века стало модно принижать
ломоносовскую поэзию и даже отказывать ему в титуле поэта. Но
XVIII век считал его великим поэтом, не только «русским
Малербом», но и «русским Пиндаром», – и мы теперь недалеки от
возвращения к такому взгляду. Как и положено классицисту, он четко
разделял роды поэзии, и стиль его дидактических посланий
отличается от стиля од. В Посланияхон пользуется чистейшим
русским языком, и хотя подчиняется тогдашней моде на парафразу,
передает свою мысль с почти научной точностью. Знаменитое
послание О пользе стекла, над которым в XIX веке смеялись из-за
прозаической темы, могло бы стать главой из учебника, настолько
точен его язык. Но главные поэтические произведения Ломоносова –
его оды, духовные и торжественные. Они не являются выражением
индивидуального опыта; тут звучит идеальное выражение чувств и
стремлений нации или, во всяком случае, ее интеллектуальной элиты.
Торжественные оды восхваляют Петра Великого, русского
«культурного героя», и его дочь Елизавету – за то, что она
продолжает дело отца, которым пренебрегли его первые наследники.
Они славят русские войска и величие империи, но превыше всего
славят науку – и как познание, и как практическое применение. Они
призывают землю Российскую рождать «собственных Платонов и
быстрых разумом Невтонов», дабы она могла затмить своих западных
учителей. Но своего апогея как поэт Ломоносов достигает в
духовных одах. Они воодушевлены рационалистической концепцией
Бога-законодателя, проявляющего себя в великих и неизменных
законах природы. Оба Размышления о Божием величестве–
прекраснейшие образцы ломоносовской философской поэзии и той
мощи, с которой он широкими мазками набрасывает торжественные и
величественные картины природы. Но самый лучший образчик его
красноречия, его «мощной строки» и его «странно счастливого»
поэтического языка – замечательная Ода, выбранная из Иова.
И особенно те главы, где ревнивый Бог Ветхого Завета со всей силой
убедительности превращается в лейбницианского Законодателя
вселенной.
3. ПОВЕСТВОВАТЕЛЬНАЯ И ЛИРИЧЕСКАЯ ПОЭЗИЯ
ПОСЛЕ ЛОМОНОСОВА
Если Ломоносов был отцом новой русской цивилизации, то
отцом профессионализма в русской литературе был Александр
Петрович Сумароков (1717–1777). Он родился в Москве, в хорошей
дворянской московской семье, воспитывался в Петербургском
кадетском корпусе, где приобрел совершенное знание французского
языка и близкое знакомство с французским классическим
образованием. Сумароков не был ни аристократическим дилетантом,
как Кантемир, ни ученым профессором, как Тредиаковский и
Ломоносов; он был первый в России джентльмен, дворянин,
избравший своей профессией литературу. Он писал много, писал
регулярно, особенно в тех жанрах, которыми пренебрег Ломоносов.
Самыми важными его произведениями являются пьесы, но и в
недраматическом роде он сделалмного интересного. Его басни –
первый опыт в том жанре, которому было суждено особенно
процвести в России. Его сатиры, в которых он иногда имитирует
приемы народной поэзии – хлесткие и остроумные нападки на
архиврагов своего класса – государственных чиновников и судейских.
Но из всего, им написанного, внимание читателя поэзии могут еще и
теперь привлечь его песни. Они замечательны поистине
поразительными метрическими изобретениями (которым даже и
подражать никто из его последователей не сумел) и настоящим
мелодическим даром. По темам же они полностью находятся в
пределах традиционной классической любовной поэзии.
Сумароков был также первопроходцем в журнализме (он издавал
журнал Трудолюбивая пчела, 1759) и в литературной критике.
Критика его, как правило, придирчива и поверхностна, но она много
сделала для того, чтобы привить русской публике каноны
классицистического вкуса. Он был преданным последователем
Вольтера и гордился, что обменялся с ним несколькими письмами. На
авторитет Вольтера опирался он и тогда, когда стал сражаться против
безобразного вкуса к сентиментальному, который к концу его жизни
стал проникать в Россию в форме английской сентиментальной
драмы. Тщеславный и застенчивый Сумароков был о себе
чрезвычайно высокого мнения и считал себя русским Расином и
Вольтером в одном лице. В отношениях с людьми он был
раздражителен, обидчив и нередко мелочен. Но его
раздражительность и обидчивость имела для писательской профессии
почти такое же значение, как спокойное достоинство Ломоносова: на
нее перестали смотреть свысока, и она окончательно заняла свое
место в обществе.
Ломоносов и Сумароков установили царство классицизма с
непререкаемым авторитетом «единственного Буало» и его наследника
на критическом престоле – Вольтера. Разумеется, поэзия стала
главным полемсражения литературных амбиций. Это поле было
строго разделено на неизменяемые участки (жанры), каждый из
которых имел свои предуказанные формы, свой стиль и свой метр.
Поэты могли писать в нескольких жанрах или даже в каждом из них,
но не могли их смешивать. Жанры были неравнозначны по важности
и достоинству и делились на высокие, средние и низкие. Высокими
были трагедия, эпос и торжественная ода. Ниже находилась
горацианская ода, песня, сатира, сказка в стихах (канонизированная
Лафонтеном), басня и фарс, бурлеск. Эпос считался самой высокой