прелестных, странных и много проясняющих подробностей.
Мемуарыочень убедительно рисуют его нелегкий и упрямый нрав.
Проза его, стремительная и нервная, совершенно свободна от
педантических завитушек германо-латинской риторики и, вместе с
суворовской, представляет самую индивидуальную и мужественную
прозу столетия.
В лирической поэзии Державин велик. Даже просто по силе
воображения он один из немногих величайших русских поэтов. Дух
его поэзии классический, но это классицизм варвара. Его
философия – веселое и жадное эпикурейство, не отрицающее Бога,
но относящееся к нему с бескорыстным восхищением. Он принимает
смерть и уничтожение с мужественной благодарностью за радости
быстротечной жизни. Он забавно соединяет высокоморальное
чувство справедливости и долга с твердым и сознательным решением
наслаждаться всей полнотой жизни. Он любил высокое во всех его
формах: метафизическое величие деистического Бога, физическое
величие водопада, политическое величие империи, ее строителей и
воинов. Гоголь был прав, когда назвал Державина «поэтом величия».
Но хотя все эти черты присущи классицизму, Державин был варвар,
не только в своей любви к материальным наслаждениям, но и в своем
использовании языка. «Гений его, – сказал Пушкин, – мыслил по-
татарски и по недостатку времени не знал русской грамматики».
Егостиль – это постоянное насилие над русским языком,
непрестанная, сильнейшая, индивидуалистическая, мужественная, но
часто и жестокая его деформация. Как и его великий современник
Суворов, Державин не боялся потерь, когда дело шло о победе.
Величайшие его оды (и Водопадв том числе) часто состоят из
отдельных головокружительных пиков поэзии, вздымающихся над
хаотической пустыней корявых общих мест. Поэтическая сфера
Державина очень широка. Он писал похвальные и духовные оды,
анакреонтические и горацианские стихотворения, дифирамбы и
кантаты, а в позднейшие годы даже баллады. Он был смелым
новатором, но новации его не противоречили духу классицизма.
В своем парафразе горациевского
Exegi Monumentum
он
обосновывает свое право на бессмертие тем, что создал новый жанр:
шутливую похвальную оду. Дерзкая смесь высокого с реальным и
комическим – характерная черта самых популярных державинских
од, и именно эта новизна ударила по сердцам его современников с
такой неведомою силой. Но помимо своих новаций Державин –
величайший русский поэт самого ортодоксально-классического
стиля, он красноречивейший певец великих и незапамятно древних
общих мест поэзии и всечеловеческого опыта. Величайшие из его
моралистических од: На смерть князя Мещерского– никогда
горацианская философия carpe diem(пользуйся сегодняшним днем)
не была высказана с таким библейским величием; короткий и
сильный парафраз 81-го псалма – против плохих царей, после
французской революции навлекший на поэта большое
неудовольствие (он мог ответить на обвинения только словами «Царь
Давид не был якобинцем, и потому мои стихи никому не могут быть
неприятны»); и Вельможа, сильнейшая обвинительная речь против
самых выдающихся фаворитов XVIII века, где язвительный сарказм
идет рука об руку со строжайшей нравственной серьезностью.
Но в чем Державин неподражаем – это в умении передать
впечатления от света и цвета. Он видел мир как гору драгоценных
камней, металлов и пламени. Величайшие его достижения, в этом
смысле, начало Водопада, где он одновременно достиг и вершины
своей ритмической мощи; поразительный Павлин(так своенравно
испорченный под конец плоской моральной сентенцией) и стансы На
возвращение графа Зубова из Персии(которые, кстати сказать,
служат ярким примером державинской независимости и духа
противоречия: стихи были написаны в 1797 году, сразу после
восшествия на престол Павла I, который Зубова особенно ненавидел,
и были обращены к брату последнего фаворита покойной
императрицы). Именно в таких стихах и пассажах гений Державина
достигает высот. Очень трудно это передать на другом языке,
поскольку именно на необычайном характере слов, синтаксиса и
прежде всего метрического разделения зиждится производимый ими
эффект. Его сверкающие зрительные вспышки и риторические
извержения и делают Державина поэтом «пурпурных пятен» par
excellence.
Очень своеобразный раздел державинского поэтического
творчества представляют анакреонтические стихи последних лет
(впервые собранные в 1804 году). В них он дает волю своему
варварскому эпикурейству и страстному жизнелюбию. Из всех
русских поэтов только у одного Державина в его цветущей старости
звучала эта нота радостной, здоровой и крепкой чувственности.
Стихи выражают не только сексуальную чувственность, но и
огромную любовь к жизни во всех ее формах. Такова уже упомянутая
Жизнь званская; гастрономически-моралистическое Приглашение на
обеди строки Дмитриеву о цыганах (Державин, первый из длинной
череды русских писателей – Пушкин, Григорьев, Толстой, Лесков,
Блок – отдал должное увлечению цыганской музыкой и пляской). Но
среди поздних анакреонтических стихов есть стихи необычайной
мелодичности и нежности, в которых (как сам Державин говорит в
своих комментариях) он избегал «буквы „р“, чтобы доказать
медоточивость русского языка».
Поэзия Державина – целый мир поразительных богатств;
единственный ее недостаток в том, что великий поэт не был ни
примером, ни учителем мастерства. Он не сделал ничего для
поднятия уровня литературного вкуса или для улучшения
литературного языка; что же касается его поэтическких взлетов, то
было совершенно ясно, что сопровождать его в эти
головокружительные высоты невозможно.
5. ДРАМА
Настоящая история русской драматургии и русского театра
начинается в царствование Елизаветы.
Первой настоящей пьесой, написанной по французским
образцам, была трагедия Сумарокова Хорев, разыгранная перед
императрицей в 1747 г. молодежью из Пажеского корпуса.
Первая постоянная актерская труппа была основана через
несколько лет в Ярославле (в верховьях Волги) местным купцом
Федором Волковым (1729–1763). Елизавета, страстная любительница
театра, прослышала про ярославских актеров и вызвала их в
Петербург. В 1752 г. они выступили перед ней к полному ее
удовольствию. Сумароков тоже был в восхищении от Волкова; от их
союза родился первый постоянный театр в России (1756). Сумароков
стал его первым директором, а Волков – ведущим актером. Как
нередко случалось в России и в последующие годы, актеры
восемнадцатого века были выше его драматургов. Величайшее имя в
истории русского классического театра – Дмитриевский, актер-трагик
(1734–1821), изначально принадлежавший к волковской труппе. Он
усвоил французскую высокую манеру трагической игры и возглавил
список великих русских актеров.
Классический театр очень быстро стал популярен.
Образованные, полуобразованные и даже вовсе необразованные
классы были околдованы игрой классических актеров в классических
трагедиях и комедиях. Нет сомнения, что репутацию Сумарокову
создала хорошая игра артистов, поскольку литературная ценность его
пьес невелика. Его трагедии делают классический метод просто
смешным; их александринский стих груб и неотесан, персонажи –
марионетки. Его комедии – адаптация французских пьес с редкими
проблесками русских черт. Диалоги – напыщенная проза, которой
никогда в жизни никто не говорил и от которой за версту разит