Из византийских историков, опять-таки, наиболее классические и
«высоколобые», как, например, Прокопий, оставались в России неведомыми,
и русские книжники получали историческую информацию из более
«популярных» хроник, таких как хроника Иоанна Малалы и Георгия
Амартола. Эти хроники излагали всемирную историю, начиная с Ветхого и
Нового Заветов, далее рассказывали о падении Иерусалима и преследовании
первых христиан; там перечислялись первые цезари и, наконец, более или
менее подробно рассказывалась история византийских императоров.
Единственным известным в России автором, которого можно назвать
классиком, был Иосиф Флавий. Помимо изложений его книг во многих
компиляциях, существует очень ранняя русско-славянская версия Иудейской
войны. По-видимому, она была сделана в России около 1100 года. По свободе
и пониманию, с которыми она следует за текстом, это лучший из всех
существующих славянских переводов. Похоже, что она была очень популярна
среди интеллектуалов XII века, и следы ее влияния на описания батальных
сцен чувствуются в Слове о полку Игореве. Но русский Иосиф Флавий
интересен не только важной ролью в русской литературе. Он дает такую
версию знаменитой истории, которая неизвестна ни на каком другом языке.
В ней имеется шесть пассажей касательно Христа и Пилата, которых нет в
существующих греческих рукописях и которые, видимо, являются очень
ранними христианскими интерполяциями (I–II вв.). Другие пассажи,
выражающие сильные антиримские чувства, получали даже такое
объяснение, что они восходят к оригинальной версии самого Иосифа,
которую он впоследствии изменил, чтобы она пришлась по вкусу его
патронам.
В византийской, да и во всей средневековой литературе нелегко отличить
историю от беллетристики. В наши дни принято, например, числить
средневековые повествования о Трое и Александре по департаменту
литературы, но для древнерусского переписчика это была история, и потому
он включал и Трою, и Александра в свои исторические компиляции. Ни одна
из них не получила романтического развития на русской почве, ибо тема
романтической любви была русским людям того времени совершенно чужда.
Это еще яснее в русской версии византийского эпоса Digenis Akritas
( Девгениево деяние). Оригинал (который, надо добавить, был открыт позже,
чем его русская адаптация) включает немалый «романтический элемент», но
в русской версии он полностью убран. Надо ли добавлять, что политические
стихи Девгения превращены в обычную славянскую прозу?
Еще один вид импортированной литературы – сборники мудрости. Сюда
вошли диалоги, притчи, апологи и загадки с отгадками. Большинство из них
индийского или арабского происхождения; но все попали в Россию через
Грецию. Кажется, в России им подражали, ибо, если судить по
отрицательному примеру, одна из них – Повесть о Басарге– не имеет
греческого оригинала. Но внутренняя ее оригинальность незначительна.
4. КИЕВСКИЙ ПЕРИОД
С Х века и до татарского нашествия в середине XIII века политическим
центром России был Киев. В цивилизации этого периода господство
принадлежало двум классам: городскому духовенству и военной
аристократии. Духовенство в значительной части тоже вербовалось из
аристократии. Оно, в особенности высшее монашеское духовенство, и было
основным хранителем культуры; искусство и литература того времени в
основном религиозны. Класс военных, возглавляемый многочисленными и
воинственными князьями, покорялся авторитету церкви и по своим
моральным идеалам принадлежал к христианству. Но вместе с тем они
сохраняли традиции языческих времен и любили войну, охоту и застолье
превыше всего. Создали они за весь этот период только одно произведение,
которое является литературным шедевром в истинном смысле слова – поэму
в прозе Слово о полку Игореве.
Самый византийский раздел киевской литературы – это писания
высшего духовенства. Уже между 1040 и 1050 гг. был создан образчик
ораторского искусства, вполне сравнимый с высочайшими риторическими
достижениями тогдашней Греции. Это Слово о законе и благодати,
приписываемое (с серьезными основаниями) митрополиту Киевскому
Илариону, первому русскому человеку, занявшему это место. Это тонкое
богословское красноречие на тему противоположности между Ветхим и
Новым Заветом, заключающееся сложно построенным панегириком
Владимиру Святому. Такую же цветистую и тонкую риторику культивировал
во второй половине XII века епископ Туровский Кирилл, от которого до нас
дошли девять проповедей. Как Иларион, так и Кирилл проявляют
великолепное владение языком и его выразительными средствами. Они
вполне владеют искусством уравновешивать фразу, строить периоды,
совершенно свободно обращаются с византийским арсеналом тропов,
сравнений и аллюзий. Очевидно, что только немногие могли слушать их
проповеди и что обычные киевские проповедники пользовались стилем
попроще. Они давали моральные наставления в той форме, которая была
доходчивей для среднего прихожанина. Таковы, например, сохранившиеся
проповеди св. Феодосия, Печерского настоятеля, одного из основателей
русского монашества.
Печерский (т. е. Катакомбный) Киевский монастырь, основанный в
середине XI века, был в течение двух столетий питомником русских
настоятелей и епископов, а также центром всей церковной науки. Тут
родилась русская агиография. Нестор (около 1080), монах этого монастыря,
был первым выдающимся русским агиографом. Он написал жития князей-
великомучеников Бориса и Глеба и житие св. Феодосия. У этих житий есть
немалые достоинства. Житие св. Феодосия, особенно в части,
рассказывающей о ранних годах святого настоятеля, дает более живое и
домашнее представление о каждодневной жизни Киевской Руси, чем любой
другой литературный памятник эпохи.
К концу этого периода Симон, епископ Суздальский (1214–1226) начал
составлять сборник житий печерских святых. Он стал ядром Печерского
патерика, к которому в последующие века все время делались прибавления и
который стал одним из самых читаемых житийных сборников на русском
языке.
Другой русский монах, оставивший свое имя в истории литературы, –
настоятель Даниил, который в 1106–1108 гг. посетил Святую землю и описал
свое путешествие в знаменитом Хождении. Оно написано простой и
деловитой, но никак не сухой и не скучной прозой. Особенно оно
замечательно точностью и достоверностью описания Святой земли при
первом франкском короле. Интересно оно также и патриотическим чувством,
одушевляющим автора: в каждом святом месте, где он оказывался, Даниил
неизменно молился за русских князей и за русскую землю.
Церковная ученость не была исключительной привилегией лиц
духовного звания: существуют два замечательных произведения, написанных
светскими людьми и отражающих глубокие познания в этой области.
Первое – это Поучение к детям Владимира Мономаха(великого князя
Киевского в 1113–1125 гг.). Владимир Мономах был самым популярным и
уважаемым из князей той эпохи, превосходившим всех остальных высоким
чувством гражданского долга, одушевлявшим дело всей его жизни. Слово его
исполнено достоинства и сознания собственных свершений, но в то же время
свободно от гордости и тщеславия. Это смирение в истинно христианском
смысле. Французский историк Рамбо сказал о нем «славянский Марк
Аврелий», но сравнение не слишком удачно. В русском князе нет стоической
печали римского императора; основные его черты – простая набожность,