Москву и поступил в университет, где изучал историю. По окончании
университета он долгие годы был учителем истории и географии в гимназиях
разных провинциальных городов (в Брянске, Ельце, Белом). Делал он это безо
всякого интереса – у него не было педагогического призвания. Около 1880 г. он
женился на Аполлинарии Сусловой – ей тогда было лет сорок; в молодости она
была в близких отношениях с Достоевским. Брак оказался на редкость
несчастливым. Аполлинария была холодная и гордая, «инфернальная»
женщина, в ней таились запасы жестокости и чувственности, видимо, ставшие
откровением для Достоевского (сразу после поездки с ней за границу он
написал Записки из подполья). Аполлинария прожила с Розановым около трех
лет и ушла к другому. На всю жизнь они сохранили ненависть друг к другу.
Аполлинария отказалась дать Розанову развод. Через несколько лет после
разрыва Розанов встретил в Ельце Варвару Дмитриевну Рудневу, ставшую его
гражданской женой. Он не мог официально жениться на ней из-за
несговорчивости первой жены, и этим отчасти объясняется горечь во всех его
произведениях на тему развода. Этот второй («неофициальный») брак был
настолько же счастливым, насколько несчастливым был первый.
В 1886 г. Розанов опубликовал книгу О понимании, которую назвал потом
«продолжительной полемикой против Московского университета» – то есть
против позитивизма и официального агностицизма. Книга не имела успеха, но
привлекла внимание Страхова, который вступил с Розановым в переписку, ввел
его в консервативную литературную печать и наконец устроил ему
официальное назначение в Петербург. Однако это не очень помогло Розанову,
который оставался в стесненных обстоятельствах, пока Суворин в 1889 г. не
пригласил его сотрудничать в Новом времени– единственной консервативной
газете, которая могла хорошо платить своим авторам. В ранних произведениях
Розанова нет замечательной оригинальности его более позднего стиля, но
некоторые из них очень значительны. Прежде всего это Легенда о Великом
Инквизиторе(1889) – комментарий к известному эпизоду из Братьев
Карамазовых. Это был первый из длинного ряда комментариев к Достоевскому
(продолжателями были Шестов и Мережковский), которые стали важной чертой
современной русской литературы. Это была первая попытка проникнуть в
глубины психологии Достоевского и обнаружить движущие пружины его
индивидуальности. Очень важно, что через первую жену Розанов знал кое-что о
скрытых свойствах Достоевского «из первых рук». В этой связи интересно
отметить, что Розанов придает большое значение Запискам из подпольякак
центральному произведению Достоевского. Замечательно тонко, как никто до
него, Розанов чувствует страстное, болезненное стремление Достоевского к
абсолютной свободе, включая свободу не желать счастья. Книга кроме того
102
содержит прекрасную главу о Гоголе; Розанов был первым, обнаружившим то,
что сейчас кажется трюизмом: Гоголь не был реалистом, а русская литература в
целом была не продолжением Гоголя, а реакцией против него. Одной Легенды
хватило бы, чтобы назвать Розанова большим писателем, но у зрелого Розанова
были достоинства еще более высокого порядка.
В девяностых годах Розанов жил в Петербурге, активно общаясь с
немногими людьми, способными его слушать и понимать. Этот круг включал
всех представителей независимой консервативной мысли России. Туда входили
И.Ф. Романов – оригинальный писатель, выступавший под псевдонимом Рцы, –
и Федор Шперк (1870–1897), рано умерший философ, которого Розанов считал
величайшим гением. Шперк и Рцы, по словам Розанова, оказали большое
влияние на формирование его стиля. К концу девяностых годов Розанов
познакомился с модернистами, но, хотя эта партия не скупилась на похвалы
Розанову, он так и не сошелся с ними близко. В творчестве Розанова всегда был
один странный дефект, особенно когда он писал на темы, его глубоко не
затрагивавшие, – ему не хватало сдержанности, он слишком подробно развивал
парадоксы, которым сам не придавал серьезного значения, но которые
возмущали среднего читателя. За это его колко и остроумно отчитал Соловьев,
прозвавший Розанова Порфирием Головлевым – имя лицемера из Господ
ГоловлевыхСалтыкова, – Порфирию Головлеву тоже не хватало чувства меры в
его бесконечных и до тошноты елейных вещах. Еще один неприятный эпизод
для Розанова – предложение Михайловского «исключить его из литературы» за
недостаточно уважительную статью о Толстом.
В 1899 г. Розанов стал постоянным сотрудником Нового времени, что
наконец дало ему приличный заработок. Суворин предоставил Розанову
возможность писать, что ему захочется и только когда захочется, при условии
писать кратко и не занимать слишком много места в одном номере. Сочетание
такой свободы с такими ограничениями сыграло большую роль в формировании
особого розановского стиля – фрагментарного и внешне бесформенного.
Примерно в это время интерес Розанова сосредоточился на вопросах брака,
развода и семейной жизни. Он повел решительную кампанию против
ненормального состояния семейной жизни в России и в христианстве вообще.
Существование незаконнорожденных детей он считал позорным для
христианства. По его мнению, ребенок должен был считаться законным самим
фактом своего появления на свет. С горечью он рассуждал о ненормальном
положении вещей, вызванном невозможностью развода. Критика Розанова
выливается в атаку на христианство как на аскетическую по сути религию,
которая в душе все половые отношения считает отвратительными и только
скрепя сердце дает разрешение на брак. В то же время христианство
непреодолимо притягивало Розанова, особенно тем, что он называл «темными
лучами» – менее заметными чертами христианства, без которых оно, однако, не
могло бы существовать. По Розанову, самым существенным в христианстве
являются грусть и слезы, сосредоточенность на смерти и на «после смерти» и
отречение от мира. Розанов говорил, что в выражении «веселый христианин»
уже содержится противоречие. Религии Христа Розанов противопоставлял
религию Бога Отца, которую он считал естественной религией – религией роста
и продолжения рода. Такую примитивно натуралистическую религию он
находил в Ветхом Завете, в благочестивом отношении к полу средневекового
иудаизма и в религии древних египтян. Мысли Розанова о философии
христианства и о его собственной естественной (по сути фаллической) религии
содержатся в ряде его книг – В мире неясного и нерешенного(2 т., 1901), Около
церковных стен(1906), Русская церковь(1906), Темный лик( Метафизика
103
христианства; 1911) и Люди лунного света(1913). Размышления Розанова о
египетской религии появились в серии статей, написанных в последние годы
его жизни ( Из восточных мотивов). В политике Розанов остался
консерватором. И хотя в глубине души он был совершенно аполитичен, для его
консерватизма были свои причины. Агностицизм радикалов, естественно,
отталкивал его глубоко мистичный и религиозный ум. Необычайно
независимый мыслитель, он ненавидел их принудительную одинаковость. Как
имморалист – презирал их унылую респектабельность. К тому же он был
прирожденным славянофилом: человечество существовало для него, только
поскольку оно было русским (или еврей ским, но его отношение к евреям было
двойственным), – и космополитизм интеллигенциибыл ему так же противен,
как ее агностицизм. Кроме того, в течение многих лет он получал признание и