Представители демократического течения 60-х гг. реформируют прозаические жанры, в частности очерковый жанр. Их не вполне удовлетворяла эта форма, сложившаяся в школе Гоголя 40-х гг. И вместо очерка в его классических формах представители "плебейского течения" часто создают "маленькие отрывочки", "письма", "листки, вырванные из чего нибудь", эскизные зарисовки, "дорожные заметки", типы и сцены, диалоги и т. п. Но все же очерк широко распространится и в беллетристике демократов, приобретя здесь новые черты, иной колорит, другую структуру.
Очерк "натуралистов" 40-х гг. основывался обычно на изображении конкретного факта, конкретного лица. Их интересовал человек определенной профессии, как например в классическом очерке Д. В. Григоровича "Петербургские шарманщики". Некоторые из писателей-демократов продолжили эту традицию. Таков очерк молодого Гл. Успенского "Старьевщик" (1863). Но даже и в этом очерке заметно нечто существенно новое. Григорович изобразил шарманщика как человека данной профессии, данного бытового уклада. Успенский же дал обобщающую биографию старьевщика как социально-психологического типа. Показ народных нравов, обычаев и народной психологии, занятий, семейных отношений, разнообразных психологических типов из народа, что было ток характерно для "физиологической" беллетристики 40-х гг., у шестидесятников дополняется изображением социально-экономических отношений и социальных типов. Перестраивается вся структура очерка. На первый план в нем, как и в романе (у Решетникова), в повести (у Слепцова), выдвигается народная среда, коллективный герой, человек толпы, художественное изображение которых сливается с самораскрытием образа автора, с комментарием, с лирическими отступлениями, с публицистикой. Главное в очерке шестидесятников - не фотография, описание и классификация, а сцены, диалоги, социально острые ситуации и столкновения, сопровождающиеся авторскими рассуждениями, выводами и оценками Сердцевиной очерка является зачастую самый обыденный, самый незначительный, иногда даже анекдотический случай из повседневной народной жизни. Именно на этой основе строят, к примеру, свои очерки И. Успенский ("Проезжий", 1861) или Слепцов ("Свиньи", 1864). Но этот мелочный факт писатели-демократы изображают в таком озарении, под таким углом зрения, что невольно возникают обобщения, типизация, позволяющие судить о "механизме" жизни, об экономическом, социальном и правовом положении народа, о его самосознании. И к народу они подошли совсем не с той стороны, которая была предметом особого, любовного внимания писателей "натуральной школы". В их произведениях ощутима последовательно просветительская точка зрения на народ. И она противостояла не только Григоровичу, но и будущему народничеству, представители которого нередко идеализировали крестьянские массы, впадали в сентиментальный тон, превозносили мирские порядки, верили в спасительность общины. Но "какие такие устои могут быть у бедняка, у человека голодного?" - спрашивал Левитов в 70-е гг. [8] Это было смелой и обоснованной дерзостью, разрушающей привычные представления. Стало жизненным делом в условиях вызревания революционной обстановки в стране указать на "глуповство" народа: на рутинность и рабство души, суеверия, умственную дремоту и пассивность, непонимание своих интересов и незнание, как защитить себя. Это и есть "правда без всяких прикрас", революционизирующую силу которой великолепно почувствовал и проницательно растолковал глава революционно-крестьянской демократии Н. Г. Чернышевский.
С опытом работы писателей-разночинцев считались Ф. М. Достоевский, И. С. Тургенев и Л. Н. Толстой, а позже и Горький. Автор "Подростка" признавал, что "Решетниковы выражают мысль необходимости чего-то нового в художническом слове", [9] но вместе с тем он решительно отвергал, как ему казалось, дагерротипическое воспроизведение действительности у Н. Успенского. Тургенев в произведениях Решетникова почувствовал такую правду, которая "дальше идти не может", и признал в авторе "замечательный талант". [10] Предполагая в Слепцове большой талант, Тургенев признался, что его "Питомка" (1863) "пробирает до мозга костей". [11] Но в целом оценивая разночинную беллетристику 60-х гг., автор "Отцов и детей" давал ей отрицательную характеристику, считая, что Решетниковы, Слепцовы, Успенские "ничего выдумать не могут". [12]
Одним из характерных для беллетристов-демократов средств социальной типизации явилась циклизация очерков. Так возникли "Очерки бурсы" (1865) Помяловского ("адовоспитательное" заведение и его жертвы), "Нравы Растеряевой улицы" (1866) Г. И. Успенского (типы, формируемые растеряевским общественным миром), "Владимирка и Клязьма" (1861) (система эксплуатации, обмана и обирания народа), "Письма об Осташкове" (1862-1863) Слепцова ("благодетели" Осташкова и его жертвы).
Ближе всего к писателям-демократам 60-х гг. оказался Н. А. Некрасов-очеркист. Из всех писателей гоголевского направления он в наибольшей степени обладал способностью видеть за отдельными сценами и лицами общий социальный смысл жизни, ее драму. Его "Петербургские углы" так и построены. Разрозненные эпизоды ведут в них к постижению именно драмы жизни (ср. стихотворение "На улице"), к социальным обобщениям. Показательны в социальном плане и самые герои Некрасова: бывшие дворовые люди, босяки и нищие, бездомные женщины, бедняки-актеры и голодные литераторы, бедствующие мещане и мастеровые, - именно они заполняют очерки шестидесятников, так называемую "трущобную литературу" демократического направления. [13] В 60-е гг. находились литераторы, спекулирующие на модной в то время "трущобщине", выхолащивающие большой социально-обличительный смысл этой драмы народной жизни. Левитов, Воронов и Г. Успенский отмежевываются от такого подхода. Не экзотика "дна", не романтические авантюрно-развлекательные истории загадочных опустившихся аристократов (как у В. Крестовского в "Петербургских трущобах"), а реальные страдания и трагическая судьба человека "дна" стоят в центре внимания представителей демократической литературы 60-х гг. и ее ближайшего предшественника Некрасова. В условиях развития капитализма в России происходила бурная деклассация общества. Писатели-разночинцы пытаются понять причины этого процесса. Поэтому они обращаются к истории жизни обитателей дна.
Некрасов-очеркист обладал острым восприятием социального неравенства, общественных контрастов. Он знал, что в жизни "есть несчастливцы, которым нет места даже на чердаках и в подвалах, потому что есть счастливцы, которым тесны целые домы...". [14] Характерно для очерков Некрасова и другое. Тростников, герой "Петербургских углов", столкнувшись на деле с социально-материальным неравенством, с несправедливостью петербургской жизни, освобождается от своих былых иллюзий. в нем зреет протест. Изображение процесса избавления представителей социальных низов от иллюзий (эта проблема разрабатывалась и М. Е. Салтыковым в повести 40-х гг. "Запутанное дело") имело особое значение для последующего поколения писателей - для шестидесятников, в произведениях которых пробуждение и рост личности из народа, история становления общественного самосознания трудящихся имеет зачастую сюжетообразующее значение.