Созданный Успенским образ Михаила Ивановича, "махнувшего" камнем в "арендателя" и изгнанного с завода, не был произвольной, лишенной почвы художественной выдумкой писателя. Он взят из русской жизни 60-х гг., ознаменованных началом рабочего движения. Выдающейся заслугой Успенского является то, что он увидел огромную силу подъема чувства личности и человеческого достоинства еще на заре российского пролетарского движения, прежде всего в представителе рабочего класса.
Следует, однако, принять во внимание не только высокую сознательность фабричного пролетария Михаила Ивановича. Свойственны ему н определенные иллюзорные надежды, он еще не борец, а мечтатель-одиночка, лишь далекий предтеча пролетарских революционеров, Михаил Иванович верил, что "новые времена", наступившие после 1861 г., принесут народу долгожданную свободу. Но в действительности все это оказалось миражом. Это понимал Успенский, но в этом не разобрался любимый им герой. На что рассчитывал народ, чет о он терпеливо ждал от "воли" и что получил па самом деле - вот тот аспект, в котором изображается русская жизнь в трилогии. Автор горько подсмеивается над иллюзорными "счастливейшими минутами" Михаила Ивановича. Комизм отстаивания им своих прав в том и заключается, что права эти можно было осуществить, например, в такой - с точки зрения писателя ничтожной, но с точки зрения героя важной - области, как посещение (вместе с господами!) железнодорожного буфета. Такое изображение вскрывало самую суть эпохи "великих реформ". Разговоры о свободе разлакомили народ, который мечтал вздохнуть полной грудью и ждал освобождения, как дня "пришествия мессии". Но вместо всего этого парод обманули жалкими утешениями. Вот почему так много грусти и горького чувства в рассказе о мечтаниях Михаила Ивановича, о предвкушениях им совершенно новой жизни, о его "триумфальном" (с "сахарными пирожками"!) путешествии в Петербург.
3
В 1872 г., а затем в 1875-1876 гг. и во второй половине 80-х гг. Успенский совершил поездки за границу. Он выступил глубоким, страстным обличителем буржуазной цивилизации. Его возмущала "микроскопическая земля" Греция, вся покрытая тюрьмами и изощряющаяся в "тюрьмоведении" ("На тюремной выставке", 1890). В очерке "С человеком - тихо!" (1881) Успенский высмеял грабительскую колониальную политику Англии, техническая изобретательность которой рассчитана только на то, чтобы превратить народы колоний в рабов. В Париж писатель приехал через несколько месяцев после разгрома Коммуны и был свидетелем судебной расправы над ее защитниками. Гневное отношение к душителям Коммуны и глубокое сострадание к коммунарам навсегда сохранились, по признанию автора, в его "душевной родословной". С негодованием пишет он позднее в статье "Горький упрек" о франко-прусской реакции, о ер объединении против Коммуны. Писатель разоблачал захватнический характер немецких войн; он, как и Щедрин, с тревогой за судьбы человечества говорил о милитаристской Германии: "...уже высовываются сверкающие копчики штыков" ("Поездки к переселенцам", 1891).
Если бисмарковская Германия преследовала в международных отношениях агрессивные цели, а торгово-промышленная Англия грабила свои колонии, то "демократическая" Франция, в представлении Успенского, выступила носительницей другого "знамения" современного писателю века, В ней наиболее грубо сказались измена свободолюбивым идеям, извращение демократических порядков, паразитизм буржуазии, опошление искусства, крайне бедственное положение трудящихся. В повести "На старом пепелище" (1876) Успенский говорит о ничтожных результатах буржуазных революций в деле облегчения положения трудящихся. Революция, пишет автор, уверив рабочего, что "он - не скот, а человек, все-таки до сей минуты не дала ему уюта, а оставила одного среди пустой площади и сказала: "ну, брат, теперь живи, как знаешь"" (4, 119). Писатель понял, что буржуазия осквернила знамя демократических свобод, сделала его орудием обмана народа.
В "душевной родословной" Успенского существенна и его поездка в Сербию в октябре-декабре 1876 г., во время сербско-турецкой войны. Значение этой поездки раскрыто в произведениях "Письма из Сербии" (1876) и "Не воскрес" (1877). Их автор великолепно разобрался в корыстных махинациях высокопоставленных "освободителей". Но это не помешало Успенскому увидеть и прогрессивное, революционизирующее значение участия русских в национально-освободительном движении на Балканах. Писателю чрезвычайно важно было знать, как простой русский народ проявит себя в действии, как он будет там бороться за свободу. Вместе с тем Успенский рассчитывал, что общественный подъем, вызванный славянским делом, явится началом борьбы за демократические преобразования и в родной России.
Наконец, в духовной биографии писателя неизгладимый след оставило знакомство с художественными сокровищами Лувра. В письме к жене (1872) он сообщает: "...чаще всего хожу я в Лувр. Вот где можно опомниться и выздороветь" (13, 111). Особенно глубоко волнующими для писателя были чувства и мысли, вызванные величайшим творением античной скульптуры Венерой Милосской, этим чудом искусства. Уже в 1872 г. Успенский воспринимает образ мраморной богини с острова Милоса как нечто вдохновляющее, несовместимое с злодейскими действиями версальцев, как противоположное "мерзости" и "дряни" новейшего искусства. Позже эта антитеза развернется в записках Тяпушкина "Выпрямила" (1884-1885) в целостную картину, демонстрирующую коренные положения общественной и эстетической позиции писателя. Он укажет на враждебность буржуазного строя красоте и высокому идеалу человеческой личности, выступит поборником единства этики и эстетики, труда народа и борьбы революционной интеллигенции.
Начиная с "Больной совести" (1873), в которой впервые в литературно-художественной форме отразились зарубежные наблюдения Успенского, наступает период его тревожных и пытливых исканий. В 70-е гг. он создает новый тип литературного произведения, основные черты которого вполне проявились в "Больной совести". "Спесь образа и публицистики" - так точно определяет В. Г. Короленко художественный метод ее автора. В этом ведении принципиально расширяется сфера действительности, которую воспроизводит художник-публицист. Жизнь отдельной личности и семейных гнезд, бытовые уклады и семейные истории - то, что занимало Успенского в первый период, сменяются характеристиками событий международного значения, постановкой обобщающих социологических и этических проблем, напряженными раздумьями о судьбах народов, выяснением особенностей русской общественной жизни в плане ее сравнения с жизнью западноевропейской. Художественная публицистика писателя становится одновременно и его личной исповедью. Изображая жизнь, он вводит читателя в сферу своих личных волнений и тревог, знакомит с ходом своей мысли, с процессом своего творчества. В таком повествовании личность автора приобретает значение художественного образа, в котором воплощались типические черты демократической интеллигенции, искавшей опору в народных массах.
"Больная совесть" состоит из небольших публицистических миниатюр, беллетристических сценок и авторских размышлений. Писатель воспроизводит параллель: с одной стороны, западноевропейский капиталистический образ жизни, а с другой - русские полупатриархальные отношения. Автор приходит к выводу, что в странах Западной Европы сложились определенность, ясность социально-нравственных отношений ("страшно, но видно и понятно"). Суровая, ничем не прикрытая правда "злейшего эгоизма" в жизни капиталистической Европы воспитывает и закаляет человека в определенных чувствах, убеждениях и поступках, поднимает на борьбу трудящихся. В русских же общественных отношениях пока еще нет этой ясности и определенности, уловимой причинности явлений. Поэтому здесь "пошли мне встречаться коммунары с возможностью довольствоваться и философией копейки серебром, пошли ретрограды, думающие в глубине души, что им бы следовало быть либералами, и либералы, которые, быть может, в сущности и не либералы..." (4, 357). Вот эта область "ни да, ни нет" и порождает разнообразные проявления "больной совести" у представителей русского общества. Заметим, что в своем выводе о господстве в российских условиях носителей "больной совести" Успенский несколько односторонен, так как и в русской действительности были фабриканты, умеющие без раздвоения, без угрызений совести, совсем на западноевропейский манер гнуть в дугу рабочего человека. Это было хорошо известно и самому Глебу Успенскому, автору "Нравов..." и творцу образа рабочего Михаила Ивановича. И все же он не искажал, а отражал определенные стороны реальной русской действительности: недостаточную развитость классовых отношений, неразвитость самосознания трудящихся.