Свой идеал Успенский связывал не с мужицким трудом вообще, а прежде всего с трудом в условиях дружного и крупного общинного хозяйства. Писатель постоянно выступает критиком казенной общины, канцелярских общинных порядков, понимая их искусственный характер. Тягловой и бюрократической общине он противопоставляет свободную общину, не подавляющую личность крестьянина и избавленную от опеки администраторов, от власти кулаков и кабатчиков. Конечно, с точки зрения социально-экономической действительности капитализирующейся России мечтания Успенского о коллективно-трудовых основах жизни крестьянства не выдерживают критики, как не вытекающие из реальных возможностей того времени. Но с точки зрения будущего "лучезарный" образ свободного труда крестьян сообща и обобществленными средствами производства становится истиной. Это значит, что в мечтаниях Успенского отражено обгоняющее время предчувствие реальных потребностей крестьянских масс.
5
Характерная особенность литературно-общественной позиции Глеба Успенского выражалась в активном, творческом отношении к действительности, в стремлении свое слово литератора превратить в живое общественное дело, в средство пропаганды определенной практической программы, отвечающей на вопрос, что нужно конкретно делать ради благополучия трудового народа, во имя преобразования социально-экономического строя жизни. Естественно поэтому, что проблема общественного деятеля, нужного России, возникла перед Успенским начиная с 70-х гг. со всей остротой. Писатель боролся с дряблостью, бесхарактерностью и малодушием, раздвоением мыслей и поступков. Он решительно отвергал бюрократическое мышление российских администраторов, от "заботливой" опеки которых народ только "кряхтел". Отверг писатель и всякого рода утешителей, теоретиков и практиков самосовершенствования, непротивления злу. Речь Достоевского на пушкинских торжествах получила со стороны Успенского резкое осуждение именно за свои "все-заячьи свойства", за проповедь "полнейшего мертвения". Жизнь требует не проповедников "заячьих идей", не упований на бога, не философии непротивления, а активных, творчески мыслящих людей действия, людей совершенно иного закала, чем те, которые воспитались в царстве Растеряевки, в этой страшной школе, где людьми Владели тоска, испуг или злорадство, где "аппетит притеснения" находил благоприятную почву.
Разрабатывая вопрос о том, каким должен быть общественный деятель в России, каким должен быть вообще всякий порядочный человек, Успенский руководствовался как высшим критерием тем типом человеческой личности, который сформировался в среде русских революционеров. Концепция положительного общественного деятеля у Г. И. Успенского складывалась, если иметь в виду главное в ней, под воздействием революционно-освободительного движения его времени.
Писателю казалось, что масса новой, разночинной интеллигенции, освободившая себя от нравственных растеряевских пут, отдавшая себя "деятельной любви" к народу, окажется способной победить зло и восстановить попранную человечность и солидарность людей. В 70-е гг. он создал галерею подобных интеллигентных бойцов с неправдой и служителей "народного блага". У них появилась потребность "идти заступаться, жертвовать, радовать, чтобы радоваться самому", "жить для чужих", а не во имя "собственной берлоги" и "собственного желудка" ("Голодная смерть", "Три письма", "Из записок маленького человека", "Хочешь-нехочешь", "Неизлечимый", "Не воскрес"). В "Трех письмах" (1878) Успенский устами героя декларирует: "Червь любви к ближнему" "проточит" все сердце и "докажет, что сочувствие со стороны - не вся правда". В этих программных словах, перекликающихся с народническими альтруистическими теориями, но самостоятельно выстраданных писателем, сформулирована одна из основополагающих его идей.
Содержание этой идеи никак нельзя истолковывать в духе либерально-примиренческой "теории малых дел", хотя в современной писателю критике иногда и встречалось именно такое понимание. В призыве к служению народу у Глеба Успенского сильно звучат героически-подвижнические, боевые ноты. Они свидетельствуют о враждебности писателя либерализму. В рассказе 1879 г. "Умерла за "направление"", в заметках 1883 г. "В ожидании лучшего" речь идет о "двух родах" деятельности во имя блага народа- о "законных" (в рамках "законного пути") и "незаконных", о "прямолинейном" и "криволинейном" служении. Действия "законные", или "сверху", с помощью государственного аппарата, официального содействия, через городскую думу и гласных ведут не к "благу народа", а к карикатуре на него. Для Успенского неприемлем и тот "миссионерский путь", который избрали некоторые господа, пожелавшие "слиться с народом" и быть для него отцами-благодетелями в роли мировых посредников и земских гласных. Иронизирует Успенский и над барской природой "слития" с народом ("Овца без стада").
Автор "Волей-неволей" (1884) был борцом за новую этику. И в ней также содержались идеи, которые были характерны дня революционеров его времени. Этика Успенского, как и его эстетика, сложилась в атмосфере героических десятилетий. Служение народу сердцем и мечом - источник подлинного счастья человеческой личности. Оно освобождает человека от "свиного" элемента, дает ему возможность почувствовать полноту своей жизни, избавиться от философии "людей среднего образа мыслей", в которой "в кучу сбиты и спутаны и "мне", и "не мне"" (6, 26). В 1876 г. Успенский высказывает очень важную мысль о том, что работа для других должна стать задачей всей жизни, в такой работе источник "счастья", "радости", "в этом все". Автор подчеркивает ряд характерных особенностей своих героев. Им присуще единство слова и дела, они чужды отвлеченному, книжному пониманию жизни. Служение народу для них - не забава, не минутный эксперимент, не обязанность, не "экскурсия в народ" и не искупление грехов с помощью народа, а внутренняя и постоянно действующая потребность, которая осуществляется в будничных делах, в заботах о конкретных людях. Наконец, их деятельность основывается на изучении "самой сути народной жизни". "Реальная работа для реальной справедливости в человеческих отношениях" - это требование Успенского может показаться узкой либеральной программой. В действительности же в нем заложен очень глубокий философско-этический смысл. Дело в том, что вся русская история, по убеждению писателя, научила людей "ни во что не ставить отдельную личность и ее мелкие человеческие интересы". "Во мне самом, - говорит автор записок "Три письма", - та же история воспитала отсутствие уважения к самому себе с моими "ничтожными" интересами..." (4, 328). Российские условия "обработали" людей "для беспрекословного повиновения и служения чему-то", уничтожили "самый зародыш протеста во имя каких бы то ни было человеческих прав". Успенский ставит коренной вопрос общественной этики и практики: способен ли такой человек, превращенный в букашку, привыкший жить, покоряясь чужому приказу, отдаваясь неведомому н не думая о себе, служить другим общественному благу, народу, быть энергичным и мужественным, последовательным борцом? Найдет ли подобный человек "дорогу" или хотя бы "тропинку" между общим и личным, между "эгоизмом личным" и служением человечеству? Успенский отрицательно отвечает на эти вопросы. Если у личности пет собственного "эгоизма", нет дерзости защищать свое "я", то тем самым она лишается возможности понимать и отстаивать чужие интересы ("в другом надобно ценить то, что ценишь в себе, а мы в себе лично не находили ничего цепного..."). У подобного человека, говорит автор, "нет материала для общественного дела".