Внимание писателя привлекают те "маленькие признаки", которые подтверждали, что "видавший виды рабочий по временам начинает ощущать и гнев, и стыд". "Подъезжая к Ростову,-пишет он, - мы видели, как оттуда по берегу промчался поезд по направлению к Новочеркасску, - специально военный; вагонов десять были наполнены казаками.
- Это они с усмирения ворочаются, - сказал один из пассажиров" (10, кн. 2, 152).
Не случайно, что самым волнующим событием в жизни Успенского 80-х гг. явился присланный ему по случаю 25-летия его литературной деятельности (1887) адрес от 15 рабочих, участников тифлисского кружка "Рабочий союз". В лице рабочих Успенский признал того действительного читателя-друга, которого он с такой тоской ждал.
Явления капиталистической действительности представлялись Успенскому в образах живых цифр. Так возник в 1887 г. замысел очерков "Живые цифры". Успенский обладал потрясающим искусством в изображении тех людей-дробинок, которые кишат в живой жизни ("Четверть лошади", 1887; "Квитанция", "Дополнение к рассказу "Квитанция"", "Ноль целых!", 1888). Рассказ "Квитанция" Короленко охарактеризовал как "сплошной вопль лучшей человеческой души". [18] Успенский считал, что цифрами говорит "сущая правда", что быть десятичной дробью, потерять самое малейшее представление о праве на существование, напоминающее "целое", есть удел трудящихся в условиях капиталистического общества. Писатель в цифрах разгадывал драму народной жизни. Он исследовал "нолики", и его "прошибала слеза". "Три ужасных нуля" - так Успенский назвал один из своих очерков, в котором живыми и страшными встают эти нули, характеризующие положение деревни: на учебную часть - ноль, на больницы - ноль, на благотворительную часть - ноль!
8
Воспроизведение и анализ широких картин народной жизни у Глеба Успенского сопровождались воплем боли и страха, смятения и недоумения. Воспроизводя и анализируя жизнь, размышляя над нею, он порой впадал в морализирование по поводу изображаемых им фактов, начинал взывать к совести и разуму тех, от кого зависел ход народной жизни. Художник-публицист порой говорил о необходимости науки "о высшей правде". С высоты этой науки он пытался в 70-80-е гг. судить о жизни, о ее добре и зле. Социально-экономические вопросы превращаются иногда под пером писателя в болезни сознания и совести, приобретают в некоторых случаях даже религиозную окраску. Но, с другой стороны, он тонко, проницательно и неумолимо иронизирует над собственными страхами и болями. Осознает автор и бессилие моральных сентенций против неправды жизни.
Оригинальность наследия Успенского состоит в том, что его очерковые циклы 70-80-х гг. очень часто начинаются с недоуменных и скорбных вопросов, с растерянности и страха перед изображаемым ("Крестьянин и крестьянский труд", "Власть земли"). По последующий анализ жизни "снимает" недоумения, обнажает суть явления, ведет художника к устойчивым выводам и ясным убеждениям. Они в свою очередь могут смениться новыми сомнениями, которые заставляют художника продолжать исследование жизни и искать решения терзающих его разум и сердце вопросов. И весь этот как бы бесконечный процесс все более углубляющегося вхождения в действительность осуществляется порой в пределах одного и того же очеркового цикла. Успенского нельзя называть лишь взволнованным наблюдателем Главное в его творчестве - активное .вторжение в жизнь, энергичное объективирование своей личности в типический образ убежденного демократа, не только недоуменно наблюдающего и взволнованно воспроизводящего жизнь, но и действенно, страстно пропагандирующего социалистический идеал, ищущего опоры в народных массах.
В идейно-художественной концепции произведений Успенского велика роль образа автора-рассказчика. Этот образ возник не только в результате желания приобщить читателя к процессу своего мышления и творчества, своих исканий, с тем чтобы убедить его в обоснованности своих наблюдений и раздумий, повеет его за собой, пробудить в нем те чувства и мысли, совесть и боль, которые захватили и повествователя. Следует учитывать и другую сторону этой важнейшей проблемы. Образ автора-рассказчика присутствует у Г. Успенского не только, так сказать, в лирических, но и в эпических произведениях. И здесь он выступает не только с исповедью, как он шаг за шагом разгадывал смысл, тайну крестьянской жизни, а и в другой - и очень характерной для Успенского - роли: в роли проповедника коллективных форм земледельческого труда. Исповедальный тон, "истерическая лирика" сменяются иной тональностью, другим способом выражения авторского отношения к жизни. Призывная, ораторская фраза, формулирующая обязанности и задачи, резка осуждающая неправду, воодушевляющая на действия, на служение народу - все это составляет существенную примету художественно-публицистического стиля Успенского. Писатель начинает преодолевать стихийность своих эмоций, свои сомнения и страхи, все чаще и решительнее иронизирует над ними и стремится найти твердую почву для понимания действительности. Меняется и предмет повествования. В произведениях Успенского второй половины 80-х гг., когда он убедился в бесплодности социалистической пропаганды в деревне и обратился к изображению "бродячей Руси", образ автора-рассказчика также присутствует, но уже не играет прежней принципиальной роли. Теперь на первом плане у художника - желание узнать, как и чем живут бродячие толпы вчерашних крестьян.
Таким образом, в повествовании Успенского всегда возникают два потока. С одной стороны, объективная картина жизни - скорбная летопись "народного горя", "горя сел, дорог и городов", "горя деревенской избы", "лошадиного и бесплодного труда"; с другой - исповедь автора в своих "адских муках". Эти два потопа органически сливаются, придавая произведениям Успенского неповторимое своеобразие.
Нарастание публицистики в творчестве Успенского 70-80-х гг. проистекает под воздействием широких запросов русской, именно народной жизни. Писатель видел, что трудящиеся нуждаются в том, чтобы их вели к свету, разъясняли, где настоящая правда и в чем заключается подлинное счастье. Интеллигенция, обязанность которой состоит в том, чтобы работать для народа и в народе, ждет сильного, искреннего, воодушевляющего и сердечного слова, способного пробудить и поднять на общественное служение, на подвиг, на самопожертвование. В соответствии с этим, говоря словами Щедрина ("Господа ташкентцы"), художник обязан стать в прямые отношения к читателю. Успенский 70-80-х гг. убеждается, что для лучшего освещения "злобы дня" необходимо создание произведений особого типа, в которых художественный образ и публицистика свободно сливаются, взаимно обогащая и усиливая друг друга.
Успенский нарисовал исчерпывающую картину трагического положения крестьянских масс в условиях капитализма и крепостнических пережитков. Ошеломленный результатами собственных исследований народной жизни, Успенский должен был прийти и пришел к признанию безысходности положения крестьянства. То, что ему было особенно дорого, с чем он связывал свои идеалы, трудящееся крестьянство - получило у него безотрадную оценку. Это явилось одним из источников духовной драмы писателя. Не могли радовать ею и результаты революционной борьбы интеллигенции. "В течение десятилетий после 1861 года русские революционеры, геройски стремясь поднять народ на борьбу, оставались одинокими и гибли под ударами самодержавия". [19]
"Постоянно остаешься в пустыне и один, не с кем сказать слова", признается Успенский, откликаясь на арест близких и дорогих ему людей (13, 394).
Перед Успенским возникал мучительный для пего вопрос. Он благоговел перед активными борцами со злом, преклонялся перед красотой самопожертвования. Но спрашивал себя: революционер ли он сам, способен ли он побороть в себе успокоительное желание "не соваться" и от слов перейти к делу, пожертвовать собой? Или же он "напуган", предпочитает сидеть в Чудове и "пописывать"? (14, 23-24). Писатель глубоко скорбел, что не пожег быть с теми, кто с оружием в руках борется за счастье народа. "...все у меня расхищено: осталась одна виновность пред всеми имя (революционерами, - II. П.), невозможность быть с ними, невозможность неотразимая, - осталась пустота, холод и тяжкая забота ежедневной нужды..." (13, 398).