Как и в "Бесах", в "Подростке" фигурируют два поколения - "отцы" и "дети". Но облик представителя молодой России обрисован в "Подростке" гораздо более сочувственно, чем в первом романе. Это было свидетельством серьезных внутренних колебаний романиста в оценке русской молодежи и ее идейных исканий. Не случайно в отличие от "Бесов" и предшествовавших им двух романов, которые были напечатаны в журнале Каткова "Русский вестник", "Подросток" появился в "Отечественных записках", издававшихся духовными вождями революционеров 70-х гг. - другом молодости Достоевского Н. А. Некрасовым я бывшим многолетним оппонентом романиста в журнальной борьбе М. Е. Салтыковым-Щедриным.
"Подросток" - опыт Достоевского в жанре романа воспитания, отмеченный, однако, той же печатью глубокого своеобразия, что и остальные его романы. Это записки юноши-мечтателя, только что вступившего в жизнь и в течение первого года своей духовной самостоятельности переживающего сложный и бурный процесс нравственной борьбы и внутреннего созревания. Достоевский сам определил главную тему этого своего произведения как "беспорядок". "Беспорядком" отмечены и широко изображенная в романе жизнь русского общества начала 70-х гг., и умственные блуждания самого героя своеобразного "гадкого утенка", который достигает умственной зрелости и самопознания лишь пройдя через школу соблазнов и тайного порока.
Незаконный сын помещика Версилова и его бывшей крепостной (носящий в то же время имя своего "законного" отца Макара Долгорукого), герой романа уже по своему происхождению является, в понимании автора, олицетворением того "беспорядка", которым отмечена жизнь простого русского человека. С первых пет своей сознательной жизни Подросток тянется к своему настоящему отцу Версилову, страстно хочет разгадать тайну этого загадочного для него и для окружающих человека, но постоянно встречает с его стороны отчуждение и отпор. В то же время уже одинокое детство, проведенное в Москве, в "чужих людях", познакомило Аркадия с ощущением социального неравенства и унижения, выпадающею в окружающем его обществе на долю незаконнорожденного. Вызванный после окончания гимназии родителями в Петербург, гордый и мечтательный Аркадий одновременно обожает и ненавидит Версилова, хочет добиться его любви и признания.
В борьбе с враждебной ему действительностью герой с головой уходит в созданную им, тщательно скрываемую от веет гордую "идею" - стать новым Ротшильдом и с помощью накопленных богатств (которые он сам же глубоко презирает) завоевать могущество и власть над людьми. Вступив в борьбу с обществом, Подросток, как ему представляется, готов воспользоваться даже темными махинациями, насилием и шантажом. Но, подобно другим центральным героям романов Достоевского, Аркадий - не заурядный "приобретатель", а мыслящий и чувствующий юноша, стремящийся осп ль для себя основные нравственные вопросы жизни, переживающий лихорадочный процесс внутренних исканий и сомнений. Под влиянием этих сомнений окружающие люди нередко представляются ему обманщиками и мерзавцами, а мир - ареной сильного. Но каждый раз после этого в нем с новой силой вспыхивает вера в жизнь и в управляющие ею светлые моральные начала. Эта вера, которую поддерживают в герое мать и сестра и которая особенно остро вспыхивает в нем после знакомства с названным отцом Аркадия - крестьянином-странником Макаром, помогает герою после долгой и мучительной борьбы преодолеть яд своих разрушительных сомнений и начать новую жизнь.
Версилова, воплощающего лучшие черты русского дворянства отходящей эпохи, и Подростка, представителя современной молодежи, Достоевский рассматривает в качестве типов двух поколений русского общества, которые, хотя они и разделены взаимным недоверием и враждой, преемственно связаны между собой, идейно и психологически глубоко родственны друг другу. Мысль о психологической общности, о сходстве исканий "отцов" и "детей" раскрывается в диалогах между Версиловым и его сыном, составляющих основные нервные узлы романа. Психологическая близость отца и сына приводит их после долгих ns-доразумений к взаимному сближению. Оба они - несмотря на свои исступленные метания между добром и злом - в конечном счете одержимы, по мысли писателя, одной и той же "русской" тоской по "живой жизни", по общечеловеческой правде и справедливости, призваны к глубокому и искреннему "всемирному болению за всех" (13, 376).
5
Разбирая в 1873 г. полотна русских художников, экспонированные в Петербурге перед отправкой на Венскую всемирную выставку, Достоевский высоко оценил "Бурлаков" И. Е. Репина и другие произведения "передвижников" (В. Г. Перова, В. Е. Маковского и других), он заявил, что "наш жанр на хорошей дороге". Но романист призвал при этом современных ему русских художников, не останавливаясь на достигнутом, завоевать для русской живописи также область исторического, "идеального" и фантастического, ибо "идеал ведь тоже действительность, такая же законная, как и текущая действительность" (XI, 78). Призыв этот, косвенно обращенный не только к русской живописи, но и к литературе 70-х гг., можно рассматривать как эстетическое выражение тех новых исканий, которые привели автора к созданию его последнего, итогового романа "Братья Карамазовы" (1879-1880), где "текущая действительность" выступает в сложном сплаве с исторической и философской символикой и обрамлена "фантастическими" элементами, восходящими к средневековым житиям и русскому духовному стиху. [16]
К моменту, когда Достоевский начал работу над "Карамазовыми", в литературе наметились новые веянья. В 50-60-х гг. в русском романе, повести, рассказе господствовали темы и образы современной жизни, воссозданной во всей присущей ей конкретности и полноте очертаний. Со второй же половины 70-х и в 80-х гг. русская реалистическая литература вновь зачастую начинает обращаться к "вечным" темам и образам, также подсказанным размышлениями над современностью, но разрабатываемым нередко в формах легенды, аллегории, "народного рассказа" - с использованием соответствующего круга традиционно-поэтических мотивов, которые насыщаются широким и емким символическим смыслом. Эта общая тенденция времени в 70-80-х гг. по-разному проявилась у Тургенева, Салтыкова-Щедрина, Гаршина, Л. Толстого, Короленко. Не случайно и в "Карамазовых" в отличие от предшествующих произведений Достоевского высокие, поэтические и трагические, "вечные" образы не только служат для романиста символическими ориентирами, призванными осветить для читателя глубинный смысл рисуемых романистом ситуаций (как это было уже в "Преступлении и наказании" с образами Наполеона или Магомета, в "Идиоте" с образом Христа, в "Бесах" с символическим эпиграфом), но им отведено также специальное - обширное - место в кульминационных книгах и главах романа, образующих особую философско-символическую "надстройку" над главами, которые посвящены социально-бытовым коллизиям и типам "текущей" действительности.
Так же как в "Бесах", Достоевский переносит действие "Братьев Карамазовых" из Петербурга в провинцию, - на этот раз не в губернский, а в отдаленный от центра небольшой уездный городок Скотопригоньевск. Но он избирает местом действия русскую провинцию не для того, чтобы противопоставить крепость и яркость сохранившегося здесь патриархального бытового уклада, обладающего чертами своеобразной народности, мертвящему формализму крепостнически-бюрократических порядков и тем болезненным социальным процессам, которые вызывало капиталистическое развитие России. Писатель ведет своего читателя из Петербурга в провинцию с тем, чтобы показать, что болезненные социально-психологические процессы, которые он рисовал в романах 60-х гг., перестали быть "привилегией" Петербурга, что они охватили в большей или меньшей степени всю страну. Под влиянием ломки привычного уклада жизни, брожения, охватившего многие сотни и тысячи "случайных" семейств. не только в Петербурге, но и за сотни верст от столицы русские люди, как показывает Достоевский, не могут больше жить бессознательно, стихийно подчиняясь заведенному порядку.
Романист отчетливо видит, что в России конца 70-х гг. не осталось ни одного самого тихого уголка, где бы не кипела скрытая борьба страстей и не ощущалась с большей или меньшей силой напряженность существующего положения вещей, острота поставленных им вопросов. Даже в провинциальном монастыре, где на поверхности царят спокойствие и "благообразие", на деле происходит упорная скрытая борьба "старого" и "нового", сталкиваются между собой дикий, невежественный фанатизм и ростки иного, более гуманного жизнепонимания, суровый, угнетающий формализм и растущее чувство личности. Рядовое, заурядное на первый взгляд преступление сплетается воедино с вечными проблемами бытия, над которыми бились и бьются столетиями величайшие умы человечества. А в провинциальном трактире никому не известные русские юноши - почти еще "мальчики", - отложив в сторону все свои текущие дела и заботы, спорят о "мировых" вопросах, без решения которых - как они сознают не может быть решен ни один частный вопрос их личного бытия.