В свете этих бытовых подробностей проявленное было к нему высочайшее внимание представляется очень кратковременным, эфемерным, а поцелуй царя выглядит только красивым жестом, нимало не упрочившим жизненное благополучие Левши, которому, как и раньше, грозит преждевременная гибель. Так создаваемые Лесковым в его сатирических произведениях внешне монументальные образы оказываются вдруг образами-перевертышами.
"Коварная" манера Лескова, присущая ему "тихая язвительность" при внешней безобидности и благодушии таили в себе большие возможности обличения русской действительности. Тем не менее отрицание в его сатире обычно не принимает категорических и абсолютных форм. Не случайно сам писатель часто говорил о ее "незлобивости", а однажды повторил парадоксальное определение, которое дал ей Катков в ту пору, когда в его журнале печаталась сатирическая хроника "Смех и горе", - "добрая сатира" (11, 385). Разумеется, это определение нельзя принимать в его буквальном значении, однако вряд ли стоит безапелляционно отвергать эту формулу, как это в большинстве случаев делают современные исследователи. [14]
Очевидно, этот особый тон сатиры Лескова связан с характером его общего миросозерцания. Несмотря на все "терзательные" впечатления, которыми одаряет его русская действительность, Лесков не теряет веры в благую природу человека, в потаенные возможности русской жизни, в будущее страны.
С горечью изображая в своих произведениях всевозможные "бетизы" (глупости) реакции, в атмосфере которой люди "оболваниваются" и превращаются в "безнатурных дураков" ("Смех и горе", "Заячий ремиз"), Лесков по-прежнему разделяет мысль китайского "царя мудрости" Куп-цзы, что ""в каждом сердце еще есть добро - стоит только, чтобы люди увидали на пожаре ребенка в пламени, и все пожелают, чтобы он был спасен". Я это понял, - замечает он, и исповедую и благодаря этому действительно находил теплые углы в холодных сердцах и освещал их" (10, 451).
Современный ему мир русской жизни он воспринимает не столько в раздирающих его социально-исторических противоречиях, сколько в его целостности, не отделяя себя от действительности, изобилующей веселыми и горькими "сюрпризами" и несообразностями. Писателя не покидает чувство глубокой сопричастности миру национальной русской жизни, в котором оп не перестает ощущать некое родовое единство, восходящее к далекой эпохе "твердых" былинных и сказочных времен.
По справедливому замечанию М. Горького о Лескове, "в душе этого человека странно соединялись уверенность и сомнение, идеализм и скептицизм". [15] Поэтому и в позднем творчестве писателя, пронизанном сатирическими тенденциями, большое место занимают поиски характеров, в наибольшей степени воплощающих собой созидательные, жизнетворческие возможности русского человека. С наибольшей непосредственностью эти поиски проявились в цикле рассказов Лескова о "праведниках".
6
В рассказах о "праведниках" главное внимание Лескова сосредоточено на людях, которые и в самых неблагоприятных жизненных обстоятельствах способны сохранить свою духовную самобытность, независимость характера, а главное активно творить добро, вступая в неравный поединок с общим порядком вещей.
В предисловии к циклу Лесков прямо противополагает свой замысел - найти в русской жизни тех праведных, без которых "несть граду стояния", безотрадно скептическому настроению, которое порой охватывало его самого.
Высказывая в одном из писем начала 1883 г. горькое осуждение современной русской жизни, Лесков замечает: "Нет ни умов, ни характеров и ни тени достоинства... С чем же идти в жизнь этому стаду, и вдобавок еще самомнящему стаду?" (11, 283). Пафос утверждения высоких нравственных ценностей усиливается в творчестве Лескова 80-х гг. именно в ответ на все более утверждающуюся в современном ему обществе бездуховность, "страшную деморализацию". Позиция писателя активна: он желает действенно противостоять той атмосфере буржуазного хищничества, "оподления душ", "обезличенья", которую видит вокруг себя, укрепить своих современников "в постоянстве верности добрым идеям", побудить их стойко сопротивляться разлагающему влиянию окружающей среды.
"Праведники" Лескова мужественно противостоят господствующему в современном им обществе духу приобретательства, "холодного, бесстрастного эгоизма и безучастия" ("Пигмей") и, вопреки всем довлеющим над ними установлениям, живут но высшим, собственно человеческим нормам.
Большая часть этих рассказов имеет мемуарно-документальную основу. Писателю важно убедить своих читателей, теряющих веру в идеалы, в том, что люди подобного духа - не плод его художественной фантазии, они действительно существовали в русской жизни даже в самые тяжкие ее исторические времена. В этом смысле рассказы Лескова о "праведниках" заставляют вспомнить "Былое и думы" Герцена, где такое важное место занимают реальные биографии людей, сумевших сохранить свою нравственную самобытность. Сам факт появления в "моровую полосу" русской истории этих чистых сердцем юношей, молодых идеалистов, сознается Герценом как проявление потаенных возможностей русской жизни. "Это нисколько не обеспечивает будущего, по делает его крайне возможным". [16]
Придавая большое значение появлению в России людей высокой духовной устремленности, Герцен просветительски связывал этот процесс прежде всего с воспитанием нового гуманистического сознания, которое, по его убеждению, русский человек получает по мере приобщения к науке, в университете, а не у себя дома, где "отец с матерью, родные и вся среда говорили другое". [17] Лесков принципиально иначе объясняет загадку этого феномена "очеловеченной личности". В центре его наблюдений - тот самый мир народной жизни, который долгое время представлялся Герцену и его современникам еще неподвижным и безмолвным, Герои рассказов Лескова чаще всего плоть от плоти этой простонародной среды, а потому в силу существующего порядка вещей они лишены возможности приобщиться к гуманизирующей деятельности людей "лучших умов и понятий", участвовать в их теоретическом поиске, впитывать в себя книжную премудрость. И тем не менее, по убеждению Лескова, они имеют свой особый ресурс для личностного роста. Это естественные влечения собственного сердца и живой пример тех людей большой и сильной души, которыми неизбывно богата народная среда. "Искусство должно и даже обязано сберечь сколь возможно все черты народной красоты", - писал Лесков в статье, посвященной древним житиям, [18] и последовательно осуществлял этот краеугольный принцип своей эстетики в рассказах о "праведниках". Так, Однодум, герой одноименного рассказа Лескова, наследует свою крепость души от матери. По словам автора, "она была из тех русских женщин, которая "в беде не сробеет, спасет: коня на скаку остановит, в горящую избу войдет", - простая, здравая, трезво-мысленная русская женщина, с силою в теле, с отвагой в душе и с нежною способностью любить горячо и верно" (6, 212).
Именно такие люди, в представлении писателя, несут в себе драгоценный опыт "практической нравственности" народа, неписанные нормы которой совпадают с высокими принципами христианской этики. Как и в этическом сознании позднего Толстого, христианское для Лескова 80-90-х гг. отождествляется с крестьянским. [19]
Близко общавшийся с писателем А. И. Фаресов в свое время писал, что Лескову было свойственно убеждение в том, что "христианство возникло среди простого народа ранее, чем оно стало господствующим культом с присущими ему формами" (11, 599).
В народной психологии, по убеждению писателя, находят воплощение наиболее плодотворные тенденции общечеловеческой культуры. Поэтому в непосредственных душевных влечениях любимых героев писателя зачастую проступают и обнаруживают свое сродство постулаты народной морали, евангельская заповедь и сентенция древнего мудреца.
В рассказе "Несмертельный Голован" главный его герой, простой человек, некогда откупившийся от своего барина, следуя голосу своего доброго сердца, совершает поразительные подвиги милосердия и тем самым как бы лишний раз подтверждает своей жизнью высокую апостольскую истину: "Совершенная любовь изгоняет страх" (эти слова используются писателем как эпиграф к рассказу).
В рассказе "Однодум" главный урок нравственности, который дает Алексашке Рыжову его мать, бедная вдова, добывающая средства на жизнь печением пирожков, - это урок самоограничения. "Он был, как мать, умерен во всем и никогда не прибегал ни к чьей посторонней помощи" (6, 212). Воспитав в себе эту добродетель, Однодум именно благодаря ей чувствует себя защищенным от всех превратностей судьбы (что ясно видно из его беседы с Ланским). Это главное правило ею жизненного поведения целиком совпадает с этикой Платона, суждения которою любил цитировать Лесков. Главное условие блага и высшего достоинства человеческой жизни, по учению этого античного мыслителя, - именно соблюдение меры во всем. В письме к С. Н. Шубинскому (8 октября 1882 г.) Лесков в назидание своему корреспонденту вспоминает сентенцпи Платона: "Сам "бог есть мера", - говорит мудрец, - и остерегается перейти свою мерность, чтобы она не расстроила гармонии" (11, 261).