Изображая пережитые Рыжовым в его молодости состояния экстаза, Лесков замечает, что, выкрикивая "встречь воздуху" гневные слова пророка Исайи, "он сам делался полумистиком, полуагитатором: в библейском духе". Широкое боговедение Исайи "отвечало его душевной настроенности" (6, 214), т. е. первичной основой порывов героя к обличению "крепких" и к переустройству мира на началах высшей справедливости снова оказывается высокий строй его собственной души.
В таком истолковании религиозности простых людей Лесков совпадал с Герценом и Гл. Успенским, которые также считали, что философские и этические искания народной мысли не могут пока проявить себя иначе, чем в оболочке разного рода религиозных исканий и утопий.
Живописуя колоритные характеры людей, возвысившихся в своем достоинстве "над чертою простой нравственности" (6, 643). Лесков ясно сознает, что при всей непреложности этого факта он чреват драматическими последствиями для тех, кто дерзнул опередить свое время. Жизнь "праведников" в его произведениях рано или поздно неизбежно обращается в "житие". Трезво представляя себе соотношение сил, Лесков не случайно сообщает порой характерам своих любимых героев налет чудачества. В свое время Герцен недаром замечал, что всякая оригинальность в России неизбежно сбивается на патологию. Однако "чудаки" Лескова чаще всего представляются "поврежденными", носителями "несообразного бреда", юродивыми только их непосредственному окружению, которое живет по иным нормам. Сам писатель не склонен видеть в них прежде всего людей больного сознания, хотя норой границы между их праведническим подвижничеством и романтической экзальтацией духа оказываются очень зыбкими.
Как ни велики те житейские тяготы, которые должны претерпевать "праведники", главный акцент в трактовке их характеров ставится автором не на их страданиях, а на обнаруживаемой ими необоримой нравственной силе, свидетельствующей о чрезвычайно высоком нравственном потенциале личности каждого из них.
Поразительно жизнестойким предстает в рассказе "Однодум" Афанасий Рыжов, который прошел весь свой почти столетний путь, "ни разу не споткнувшись, никогда не захромав ни на правое колено, ни на левое" (6, 216). "Характер ваш почтенен",- вынужден заявить местный губернатор и будущий министр С. С. Ланской, познав на собственном опыте меру дерзновенного бесстрашия этого квартального, посмевшего публично осудить его гордыню (6, 241).
В апофеозе своих великих жизненных сил изображен и другой "праведник" "Несмертельный Голован".
"Героическим лицом пьесы" выступает в рассказе "Человек на часах" рядовой Постников, который, повинуясь голосу "непокорного сердца", оставляет свой пост у Зимнего дворца и спасает утопающего.
Жаждет "переведаться со злом" молодой воспитанник Инженерного училища Николай Фермор ("Инженеры-бесеребреники"), отваживаясь - наперекор духу своей среды - служить отечеству с совершенным бескорыстием.
Таким образом, как ни значительна сила обстоятельств, теснящих лесковских "праведников", каждый из них, подобно Ивану Северьянычу, на свой лад следует тому же нравственному принципу- "толцытеся!", находя в себе силы "одействорять" свои непосредственные побуждения и душевные порывы.
Этой стороной своего духовного облика "праведники" Лескова оказались впоследствии близки зачинателю новой социалистической литературы М. Горькому и, по его признанию, повлияли на формирование его новаторской концепции Человека, отвечающей Духу революционной эпохи.
Знаменательно, что, выделяя в письме к молодому К. Федину самые существенные моменты этой концепции, Горький пишет, что человек дорог ему "своей волей к жизни, своим чудовищным упрямством быть чем-то больше себя самого, вырваться из петель тугой сети историческою прошлого, подскочить выше своей головы". [20] И при этом прямо опирается на Лескова, который, по его словам, показывает "людей более значительных", чем герои многих известных европейских романистов, "вовсе не потому только, что они наши русские, а потому, что они больше люди". [21]
Горькому импонирует в лесковских "праведниках" их высокая внеличная устремленность. Он живо улавливает земной, чуждый церковной ортодоксальности, гуманистический пафос деятельности этих героев, "очарованных любовью к жизни и людям". [22]
Самому Лескову такие стимулы их поступков, как непосредственное сострадание, нетерпимость ко злу и неправде, братская любовь, - чувства, естественно возникающие в их сердцах, - представляются самыми высокими и самодостаточными мотивами поведения, не требующими для себя какой-либо иной опоры, какой может послужить, скажем, религиозное сознание нравственного долга. Порой эти душевные влечения "праведников" прямо противопоставляются в рассказах писателя традиционным христианским добродетелям, которые канонизировались житийной литературой: постоянной заботе о чистоте своей души, страху перед божьим судом, стремлению отойти от зла, укрывшись от него в стенах монастыря. "Очеловечить евангельское учение - это задача самая благородная и вполне своевременная", - замечает Лесков в письме к А. С. Суворину 13 апреля 1890 г. (11, 456). По существу в цикле рассказов о "праведниках" он и выполняет именно эту задачу. Самым большим сокровищем души его любимых героев оказывается именно запас человечности, способность, преодолевая все временные, бытовые, исторические ограничения, вставать друг к другу в собственно человеческие, братские, свободные отношения.
Чуждый идей революционного преобразования действительности, Лесков в то же время по-своему верил в возможность реализации этого идеала. ""Единство рода человеческого", что ни говорите, - не есть утопия", - заявляет он в своем позднем письме (11, 404). И далее, опираясь на народный взгляд, решительно отмежевывается от ортодоксально-религиозного истолкования идеи всечеловеческою духовного родства.
С этой верой писателя в преодолимость нарастающего отчуждения, раздробленности жизни связана и излюбленная форма его повествования сказ, - предполагающая живую обращенность повествования к другому человеку, постоянный контакт с ним, уверенность в том, что все рассказываемое близко его душе. Знаменательна в этом смысле широко используемая в экспозиции произведений Лескова типично ренессансная ситуация: случай (непогода, бездорожье) свел друг с другом множество самых разных людей, разного положения, образования, жизненного опыта, несхожих характеров и привычек, взглядов и убеждений. Казалось бы, ничто не соединяет этих случайных встречных, составляющих пеструю людскую толпу. Но вот кто-нибудь из них, неприметный до поры до времени человек, начинает рассказ, и при всей своей простоте и незатейливости этот рассказ вдруг мгновенно изменяет атмосферу общения, порождая отношения душевной открытости, участливости, единодушия, равенства, родства.
Именно в искусстве сказа в наибольшей степени проявилась народная основа творческого дара писателя, сумевшего, подобно Некрасову, как бы изнутри раскрыть многообразные характеры русских людей. Восхищаясь самобытным талантом Лескова, Горький впоследствии писал: "Люди его рассказов часто говорят сами о себе, но речь их так изумительно жива, так правдива ж убедительна, что они встают перед вами столь же таинственно ощутимы, физически ясны, как люди из книг Л. Толстого и других...". [23] В искусном плетении "нервного кружева разговорной речи" Лесков, по убеждению Горького, не имеет равного себе. Сам Лесков придавал большое значение "постановке голоса" у писателя и всегда считал ее верным признаком его талантливости. "Человек живет словами, и надо знать, в какие моменты своей психологической жизни у кого из нас какие найдутся слова", - говорил он в беседах с А. И. Фаресовым. [24] Писатель гордился яркой выразительностью живой речи своих героев, которая достигалась им ценой "огромного труда". Создавая на основе большого жизненного опыта колоритный язык своих книг, Лесков черпал его из самых разнообразных источников: "...собирал его много лет по словечкам, по пословицам и отдельным выражениям, схваченным на лету, в толпе, на барках, в рекрутских присутствиях и монастырях", [25] заимствовал из любовно собираемых им старинных книг, летописей, раскольничьих сочинений, усваивал его из общения с людьми самых разнообразных социальных положений, разного рода занятий и интересов. В итоге этой "упорной выучки", как справедливо заметил современный исследователь, Лесков "создал свой словарь великорусского языка с его местными говорами и пестрыми национальными отличиями, открывающими широкий путь новому живому словотворчеству". [26]