Влюбленный в живое народное слово, Лесков артистически обыгрывает его в своих произведениях и к тому же охотно создает свои слова, переосмысляя иностранные термины в духе и стиле "народной этимологии". Насыщенность произведений писателя разного рода неологизмами и разговорными речениями так велика, что порой она вызывала известные нарекания со стороны современников, которые находите ее избыточной и "чрезмерной". Так, Достоевский в ходе литературной полемики с Лесковым критически отозвался о ею пристрастии "говорить эссенциями". [27] Подобную укоризну обратил однажды к писателю и Л. Толстой, усмотрев излишество характерных выражений в его сказке "Час воли божией". [28] Верный своей оригинальной художественной манере, сам Лесков, однако, не признавал правомерности подобных упреков. "Этот язык, как язык "Стальной блохи", дается не легко, а очень трудно, и одна любовь к делу может побудить человека взяться за такую мозаическую работу", - замечал он в письме к С. Н. Шубинскому (11, 348), возражая против обвинений в искусственности и манерности. "Писать так просто, как Лев Николаевич Толстой, - я не умею, - признавался он в другом письме. Этого нет в моих дарованиях <...> Принимайте мое так, как я его могу делать. Я привык к отделке работ и проще работать не могу" (11, 369).
Отношение Лескова к слову роднит его с тем направлением в русской литературе (Б. М. Эйхенбаум называл его "филологизмом"), которое берет свое начало в борьбе "шишковистов" с "карамзинистами" и ярко проявляет себя в творчестве писателей-филологов 30-х гг. - Даля, Вельтмана, в значительной степени подготовивших своей деятельностью его речевое новаторство. [29]
Творчество Лескова, сумевшего столь глубоко осознать противоречивые возможности русской жизни, проникнуть в особенность национального характера, живо запечатлеть черты духовной красоты народа, открыло новые перспективы перед русской литературой. Оно является живой частью нашей культуры и продолжает оказывать живительное воздействие на развитие современного искусства, в котором проблемы народного самосознания и народной нравственности продолжают оставаться актуальными и самыми значительными проблемами.
----------------------------------------------------------------------
[1] Горький М. История русской литературы. М., 1939, с. 275-276.
[2] Герцен А. И. Собр. соч. в 30-ти т., т. 6. М., 1955, с. 218.
[3] Горький М. Собр. соч. в 30-ти т., т. 24. М., 1953, с. 228.
[4] Там же, с. 235.
[5] Лесков Н. С. Собр. соч. в 11-ти т., т. 11. М., 1953, с. 12. (Ниже ссылки в тексте даются по этому изданию).
[6] См. об этом в воспоминаниях Н С. Лескова о П. Якушкине: Якушкин П. И. Соч. СПб., 1884, с. XXXIV.
[7] Гражданин, 1873, № 4, с. 125.
[8] Герцен А. И. Собр. соч. в 30-ти т., т. 6. М., 1955, с. 82.
[9] Салтыков-Щедрин М. Е. Собр. соч. в 20-ти т., т. 9. М., 1970, с. 33.
[10] Былины. Л., 1957, с. 47.
[11] Салтыков-Щедрин М. Е. Собр. соч. в 20-ти т., т. 8. М., 1969, с. 280.
[12] См. об этом: Лужановский А. В. Неопубликованные письма Н. С. Лескова к И. С. Аксакову. - Учен. зап. Иванов, пед. ин-та, 1973, т. 115, с. 151-162.
[13] Возможно, впрочем, что, выстраивая в своей хронике эту цепочку парадоксов, он отталкивается также и от известной идеи Платона о государстве, благо которого, по убеждению античного мыслителя, зависит от того, в какой мере каждый из его граждан верен своему делу. Сочинения Платона Лесков имел в своей библиотеке и часто их перечитывал.
[14] Горячкина М С. Сатира Лескова. М., 1963, с. 51-52.
[15] Горький М. Собр. соч. в 30-ти т., т. 24, с. 233.
[16] Герцен А. И. Собр. соч. в 30-ти т., т. 9. М., 1956, с. 35, 46.
[17] Там же, с. 38.
[18] Жития как литературный источник. - Новое время, 1882, № 2323.
[19] Об этой особенности миросозерцания позднего Толстого см. в кн.: Купреянова Е. Н. Эстетика Л. Н. Толстого. М.-Л., 1966, с. 242-245.
[20] Федин К. Горький среди нас. - Собр. соч., т. 9. М., 1962, с. 311.
[21] Там же, с. 312.
[22] Горький М. Собр. соч. в 30-ти т., т. 24, с. 232.
[23] Там же, с. 236.
[24] Фаресов А. И. Против течений. СПб., 1904, с. 273.
[25] Там же.
[26] Гроссман Л. Н. С. Лесков. М., 1945, с. 283.
[27] Гражданин, 1873, № 18, с. 537.
[28] Толстой Л.Н. Переписка с русскими писателями. М., 1962, с. 520.
[29] См. об этом: Эйхенбаум Б. М. О прозе. Л., 1969, с. 327-356.
Глава двадцать четвертая
Л. Н. ТОЛСТОЙ
Лев Николаевич Толстой (1828-1910) вошел в литературу повестью "Детство" в год смерти Гоголя и сразу был признан современниками крупнейшим художником слова в поколении писателей, выступивших после автора "Мертвых душ". Определяя магистральную линию русских общественно-литературных исканий в письме к начинающему писателю, Некрасов не случайно связывает их имена: "Не хочу говорить, как высоко я ставлю <...> направление вашего таланта н то, чем он вообще силен и нов. Это именно то, что нужно теперь русскому обществу: правда - правда, которой со смертию Гоголя так мало осталось в русской литературе <...> Эта правда в том виде, в каком вносите вы ее в нашу литературу, есть нечто у нас совершенно новое". [1] В этих словах Некрасова определена и предугадана одна из характернейших особенностей всего творчества Толстого.
Деятельность Толстого - художника и публициста, продолжавшаяся около 60 лет, закрепила за его героем определение "толстовский" не только в плане авторском, но и автобиографическом. Путь толстовского героя от предреформенного десятилетия до первой русской революции был теснейшим образом связан с движением русской истории н обусловлен, как показал В. И. Ленин, всей сложностью и противоречивостью русской пореформенной эпохи.
От начала и до конца путь Толстого - человека и писателя последователен даже в своей непоследовательности. Так называемые "уходы" Толстого из литературы (своего рода границы "периодов" его творчества) поступательное движение личности художника и мыслителя, проверяющего опыт истории текущим днем, нравственные постулаты и критерии - эпохой.
Мир идей Толстого подвижен. Столь свойственные ему скептицизм и ирония, пронизывающие весь дневник писателя, постоянно приводили его к вопросу "Да уж не вздор ли все это?" или к мысли "не то". Но самоанализ Толстого, уникальный по глубине и беспощадности, обращал скепсис и иронию в позитивно-динамические начала. Сомнение требовало пересмотра явлений и теорий с новых и разных точек зрения.
Неодолимую потребность в самоанализе и исповеди Толстой испытывал на протяжении всей жизни. И то, и другое - в его дневниках, которые велись почти ежедневно на протяжении 60 лет, в письмах полуисповедях-полутрактатах, в программной публицистике 80-90-х гг. Наконец - во всем его художественном творчестве.
Страстность поиска истины обратила писателя с самого начала его творческого пути к уже "добытому знанию". Разнообразные философские построения от стоических до эпикурейских, религиозные учения разных времен и народов подвергались пристрастному анализу Толстого. Нравственно-философская проблематика определяла направленность его интересов. Одним из самых главных предметов внимания являлась жизнь человеческой души, прежде всего души народа, в которой писатель видел абсолютную ценность.