"Севастопольские рассказы" (1855), приближающиеся по жанру к публицистическим очеркам, тематически связаны. Но общий сюжет - оборона города, окончившаяся капитуляцией, - отражает ее разные временные периоды. Осмысление Толстым войны и оценка русской текущей действительности были связаны с этим процессом движения к трагическому финалу. Этим процессом объяснялся и переход от апофеоза героизма и веры в победу "Севастополя в декабре" к скепсису и резкому критицизму "Севастополя в мае" и к обличению неподготовленности России к делу национальной обороны в "Севастополе в августе".
Оборона Севастополя - нравственно оправданное и справедливое военное действие в масштабе страны - позволяла Толстому увидеть полное и объективное проявление человеческих характеров в пределах от высшего офицерского до рядового состава. Русский простой народ раскрылся перед Толстым как та главная сила, которая прежде всего и породила героический дух общей атмосферы осажденного города, ставший главной темой "Севастопольских рассказов".
В первом рассказе - "Севастополь в декабре" - этот героический дух делается коллективным действующим лицом, которое призвано перевести зрителя, читателя и человека вообще на иную, более высокую студень восприятия и осмысления исторически значимых явлений.
Собирательное "Вы", обращенное к "не участнику" событий,- другое действующее лицо рассказа. Ему предложено путешествие - путь на 4-й бастион, сердцевину севастопольской обороны. Этот путь краток по времени, но максимально динамичен: впечатления, связанные с дорогой на 4-й бастион, радикально меняют "устоявшиеся" нравственные критерии героя - "не участника" событий. Работа сознания героя-зрителя обусловливается контактом с мироощущением участников обороны, которое отражалось в их "глазах, речах, приемах" и именовалось "духом защитников Севастополя" (4, 16), совершавших подвиг как обычное и будничное дело. Это мироощущение дано в рассказе как нечто единое по сути, связующее людей я вытекающее из трагического и высокого творческого действия - защиты отечества. Утверждающим испытанием этого мироощущения являлась "война в настоящем ее выражении - в крови, в страданиях, в смерти" (4, 9).
Коллективный образ защитников города, активно воздействующий на перестройку сознания героя-зрителя, выступает в рассказе как своеобразный действенный фон, организующий движение сюжета. Вместе с тем осмысление защиты отечества как звена в цепи причин и следствий общественно-исторического порядка, а участников защиты как разных социально-психологических индивидуальностей обусловливает дальнейший анализ Толстого: в двух последующих севастопольских рассказах предметом этого анализа становится мироощущение самих участников обороны, тематически к этим рассказам примыкает и "Рубка леса" (1855), кавказская проблематика которой органично смыкается с севастопольскими впечатлениями Толстого.
Сюжет "Севастополя в мае" слагается из двух эпизодов перемирия, обрамляющих момент военных действий. Эпизоды "мира" в ходе войны призваны показать однозначность самовыявления офицеров, стоящих на разных ступенях социальной лестницы. Причина этой однозначности - в единстве мотива ложного самоутверждения: в тщеславии. Толстой вскрывает его истоки, обнажает разновидности, степени (зависящие от удаленности или близости к народу) и формы выявления.
Этическая дискредитация офицерского состава (которому противостоит социально и нравственно однородная народная масса) связана в очерке с трагическим ощущением надвигавшейся катастрофы поражения. Вместе с тем толстовский анализ идет дальше. Люди, нравственная несостоятельность которых столь очевидна, гибнут (или могут погибнуть в любой момент), выполняя свой человеческий и гражданский долг. Подвергая тщеславие испытанию войной и смертью (реальной или возможной), Толстой стремится отыскать тот внутренний человеческий резерв, который способен тщеславию противостоять и сделать восприятие человеком себя и других более глубоким.
Таким источником во втором севастопольском рассказе выступает "диалектика души", которая именно с этого рассказа перестает быть достоянием автобиографического героя Толстого и утверждается писателем как всеобщая форма внутренней жизни, могущая "быть обнаруженной в каждом". [6] Именно "диалектика души" заставляет капитана Михайлова критически посмотреть на собственное поведение, покраснеть князя Гальцына.
Добро и зло выступают в качестве категорий общественно значимых и сосуществующих. Эпилог рассказа звучит как программа всего дальнейшего творчества Толстого и именно в этом смысле воспринимается современниками: "Где выражение зла. которого должно избегать? Где выражение добра, которому должно подражать в этой повести? Кто злодей, кто герой ее? Все хороши и все дурны <...> Герой же моей повести, которого я люблю всеми силами души, которого старался воспроизвести во всей красоте его. и который всегда был, есть и будет прекрасен, - правда" (4,59).
Если в первом севастопольском рассказе внутреннее движение героя, знакомящегося с жизнью осажденного города, обусловлено его контактом с добром (в его общественно-историческом наполнении), то прозрение младшего Козельцова, участника событий в рассказе, завершающем цикл, - результат столкновений героя со злом (в его социально-нравственном и историческом проявлении). В отличие от нарастания чувства общности и единения с другими людьми в первом рассказе, во втором - рождение и углубление ощущения одиночества. Самый факт осознанной Володей Козельцовым возможности непонимания людьми друг друга рождается как итог "впечатлений дня" (4, 89), предпоследнего дня обороны города. "Беспорядочное состояние души" воспринимается героем и как собственная несостоятельность - следствие восприятия жизни лишь во внешних ее проявлениях. Привычные нормы мироощущения рушатся. Общая трагедия защитников Севастополя переводит сознание героя на новый, более высокий уровень.
Переход от "военной" тематики к "мирной" (вернее - возвращение к ней) основного русла исканий Толстого не меняет.
В радикальной перестройке замысла "Романа русского помещика" (1852-1856) - от стремления наметить путь преобразования русской крепостной деревни усилиями "доброго помещика" к дискредитации самой возможности такого пути - сказался несомненно нравственный опыт Толстого, обретенный в период Севастопольской обороны.
Замысел романа о жизни русского помещика трансформируется в описание четырех визитов Нехлюдова, его четырёх диалогов со своими крепостными, и получает заглавие "Утро помещика" (1856). Ретроспективно эти визиты и диалоги воспринимаются самим героем гак "тяжелые впечатления нынешнего утра" (4, 159).
Жизненная программа Нехлюдова (как он формулировал ее за год до описанного утра) - "заботиться о счастии <...> семисот человек", "действовать на этот простой, восприимчивый, неиспорченный класс народа, избавить его от бедности, дать довольство, передать им образование <...> исправить их пороки. порожденные невежеством и суеверием, развить их нравственность, заставить полюбить добро" (4, 165). Эта программа утверждает героя как личность - прежде всего в его собственных глазах. Однако вслед за приведенным размышлением Нехлюдова следует вскользь сделанное замечание о "несчастном мужике, по справедливости не заслуживающем помощи" (4, 166). Для автора и читателя оно важно как свидетельство будущей неизбежной катастрофы.
Утверждение равенства внутреннего мира человека из народа и его "образованного и цивилизованного" господина явилось, как известно, основной темой таких "летописцев" народной жизни, как Григорович ("Деревня". "Антон Горемыка") и Тургенев ("Записки охотника"). Толстой в "Утре помещика" следует дальше: им раскрывается социальное своеобразие крестьянского строя мыслей и чувств, коренящееся в их трудовой природе.
Мужик для Нехлюдова - во власти зла существующего общественного устройства. Творение добра для героя - освобождение крестьян от этой власти. Сопровождается оно всегда двойной потребностью - стремлением сделать благодеяние и желанием получить за него благодарность: "Если б я видел успех в своем предприятии; если б я видел благодарность..." (4, 166). Мир Устремлений "доброго помещика" и мужика сопоставляются по линии этической: задача Нехлюдова (с требованием нравственной оплаты) и ежедневная трудовая жизнь народа, не доверяющею барину. При всей человеческой равноценности и Чурис, и Юхванка-Мудреный, и Давыдка Белый, и Дутловы - ровны, спокойны и непроницаемы. И каждый из четырех визитов и диалогов заставляют героя краснеть, заминаться, испытывать "злобу", "досаду", "безнадежное чувство", "злобное чувство личности на мужика за разрушение его планов". "Не то", "не так" - этими словами заключает Нехлюдов каждый из своих визитов. Поставленная героем перед самим собою задача оказалась невыполнимой.