Художественное открытие Чернышевским человека идеи (в его революционном варианте) было стимулирующим импульсом для создания других эпохальных образов интеллектуального героя в произведениях Ф. Достоевского и Л. Толстого. Литературоведческая наука накопила достаточно доказательств типологической родственности "особенного человека" Чернышевского со "сверхидеальным" характером героя из романа Достоевского "Идиот" или толстовскими искателями философского смысла жизни в романе "Война и мир". При всем индивидуальном различии Рахметова, Мышкина и Пьера Безухова в идейно-философском и нравственном осмыслении жизни они, в конечном счете, определяли высокий уровень духовных исканий русских передовых людей накануне первой революции в России и свидетельствовали об огромных художественно-эстетических достижениях критического реализма.
Разумеется, рахметовский вариант социально активного героя был особенно притягательным для писателей-демократов. Рахметовское начало в той или иной степени присутствует во всех литературных героях, претендующих на роль передового общественного деятеля. Его мы видим у Василия Теленьева (Д. Гире, "Старая и юная Россия"), Сергея Оверина (И. А. Кущевский, "Николай Негорев, или Благополучный россиянин"), Александра Светлова (И. Омулевский, "Шаг за шагом"), Елизара Селиверстова (Н. Бажин, ""Зовет" (Записки Семена Долгого)")
Художественные принципы, открытые Чернышевским в романе "Что делать?" для воссоздания героического характера профессионального революционера, оказались исключительно убедительными для его последователей, поставивших перед собой задачу сохранения героического идеала в жизни и в литературе. Использовался ряд устойчивых примет революционера:
отказ от дворянских привилегий и материальных благ (Василий Теленьев, армейский офицер, ушел в отставку и живет уроками; Сергей Оверин, оказавшись наследником двухсот душ, "бросил" крестьян, т. е. отказался от них; Аркадий Караманов порывает с отцом и отдает землю крестьянам);
огромная физическая закалка и способность переносить лишения (Теленьев - хороший пловец, свою физическую силу он испытывает в борьбе с сельским силачом; Оверин проверяет свою выдержку, вонзив в ладонь правой руки ланцет; Стожаров может спать на гвоздях, как Рахметов, автор называет его ригористом);
отказ от любви к женщине во имя большой общественной цели (любовь не входит в жизненные расчеты Теленьева; Оверин, восхищенный мужественным поведением Лизы при аресте, готов на ней жениться, но отказывается от своего намерения, узнав, что ее любит Малинин; Стожаров уходит от любимой девушки Вари Бармитиновой; Светлов заявляет Христине Жилинской, что никогда не женится, и читает ей черкесскую песню из поэмы Лермонтова "Измаил-Бей", знакомую читателям также и по роману "Что делать?"; Селиверстов несчастен в личной жизни, но у него "есть дело, есть другая любовь, более великая, есть другое счастье, более полное" - общее дело);
большая теоретическая подготовка, идейная убежденность и преданность делу народа (Теленьев свои теоретические положения отстаивает в споре с Маркинсоном, ведет пропагандистскую работу с крестьянами, причисляя себя к тем образованным людям, которые желают добра крестьянам; Оверин "вычисляет круг исторических событий в России", создает новую науку-"историческую алгебру", по которой дворянство равняется нулю; все это подготовило его к решительному шагу - возглавить крестьянское восстание; Светлов пропагандирует передовые идеи через школу взрослых и без колебаний сочувствует восставшим рабочим Ельцинской фабрики).
Все эти характерные элементы "рахметовской" идейно-художественной структуры с акцентом на "исключительность" героев позволяют говорить о несомненном влиянии Чернышевского на произведения демократической беллетристики.
Литературно-общественная значимость героического облика "особенного человека" не подлежит сомнению. Примечательно, что Н. Бажин, бичуя благодушных людей, напоминает о настоятельной потребности "возвышения всего общества до высоты идеальных личностей", так как "исключительные личности есть <...> в некотором роде масштаб для общественной совести". [25]
6
Однако нет оснований сводить типологию "новых людей" в демократической литературе на рубеже 60-70-х гг. только к рахметовской разновидности. Во-первых, сама по себе она находилась в развитии; во-вторых, для писателей-демократов очень притягательными были творческие решения Чернышевского в трактовке социальной психологии и жизненной практики "обыкновенных" новых героев. Поэтому в литературе нередко встречаются типологические модификации "лопуховского" и "кирсановского" типов, которые дополнялись писаревской интерпретацией базаровской разновидности героя-"реалиста" (например, Борисов у Н. Арнольди - "Василиса"). В начальной стадии этого процесса заметно просматривались в жизни литературных героев тенденции "честной чичиковщины" и "кладбищенства", открытые Н. Помяловским.
В условиях крушения революционной ситуации 1859-1861 гг. и последующего временного спада общественной волны в беллетристике о "новых людях" произошло размежевание. Появились произведения, в которых подвергалось ревизии революционное учение Чернышевского и провозглашался либерально-буржуазный идеал в общественной и частной жизни (А. К. Шеллер-Михайлов, "Гнилые болота", 1864, и "Жизнь Шупова, его родных и знакомых", 1865; Д. Л. Мордовцев, "Новые русские люди", 1868, и др.). Некоторых писателей-демократов волнует участь "обыкновенного человека", "не героя", потерявшего веру в конечное осуществление высокого идеала, испытавшего горечь неудач в "трудное время" (Н. Благовещенский, "Перед рассветом", 1865-1866; Н. Бажин, "История одного товарищества", 1869; С. Смирнова, "Огонек", 1871; К. Станюкович, "Без исхода", 1873, и др.).
Особенно сложная ситуация в выборе идеала общественного деятеля-практика сложилась на рубеже 60-70-х гг. Она обусловлена несбывшимися надеждами на скорую крестьянскую революцию, с одной стороны, и распространением ранненароднических идей (в частности, бакунинских и нечаевских, их прямолинейной тактики искусственного возбуждения крестьянских "бунтов") - с другой. В этом противоречивом переплетении разнородных тенденций происходит эволюция рахметовского типа "особенного человека" к "обыкновенным" хорошим людям, находящимся в поисках "момента целесообразного средства". [26] Еще в "Трудном времени" В. Слепцов ослабляет в поведении своего главного героя впечатление необычности и "особенности". Сохранив за Рязановым высокую теоретическую подготовку, талант пропагандиста и полемиста, автор оставил в тени конспиративную подготовку народного восстания (надежды на которое в "трудное время" отодвинуты на неопределенное будущее). Через десятилетие, прошедшее после деятельности Рахметовых-Овериных, И. Кущевский с чувством уважения отнесется к "особенным" людям. Но в 1870 г. они уже ассоциируются у него с типом Дон-Кихота.
Во времена интенсивных поисков новых форм общественной борьбы литературные персонажи, претендующие на роль революционных деятелей, часто выглядят противоречивыми, ходульными, рассудочными. Трудности в выборе типологических ориентаций особенно наглядно проявились в работе Д. Гирса над романом "Старая и юная Россия". Видимо, по этой причине талантливый писатель не сумел завершить свой роман и остановился перед выбором, кому же из своих героев отдать предпочтение: или "рахметовцу" Теленьеву, готовому к революционной пропаганде среди народа, знающему, что бороться нужно только "против настоящего, существенного зла", и надеющемуся в этой борьбе на вооруженное восстание народа, или доктору Маркинсону, стороннику легальных обличений "предрассудков и лжи" современного общества, или опростившемуся помещику Оглобину, отказавшемуся от дворянских привилегий и занявшемуся крестьянским трудом. Несмотря на проявление определенных симпатий к Теленьеву, автор не нашел жизненно обоснованных художественных путей к логическому завершению этого рахметовского типа.