Применение литературных формул, предписываемых литературным этикетом, придавало летописному тексту особый художественный колорит: не эффект неожиданности, а, напротив, ожидание встречи со знакомым, привычным, выраженным в отшлифованной, освященной традицией форме. Этот же прием хорошо знаком фольклору — вспомним традиционные сюжеты былин, троекратные повторы в них сюжетных ситуаций, постоянные эпитеты и тому подобные этикетные художественные средства. Стиль монументального историзма и свойственный ему литературный этикет, таким образом, не свидетельство ограниченности художественных возможностей, а, напротив, свидетельство глубокого, осознания роли поэтического слова. Но в то же время этот стиль, естественно, сковывал свободу сюжетного повествования, так как стремился унифицировать, выразить в одинаковых речевых формулах и сюжетных мотивах различные жизненные ситуации.
Сочетание стилей монументального историзма и эпического в «Повести временных лет» создали ее неповторимый литературный облик, и ее стилистическое влияние будет отчетливо ощущаться на протяжении нескольких веков: летописцы станут применять или варьировать те литературные формулы, которые впервые были употреблены создателями «Повести временных лет», подражать имеющимся в ней характеристикам, а иногда и цитировать «Повесть», вводя в свой текст фрагменты из этого памятника[112]. Свое эстетическое обаяние «Повесть временных лет» сохранила и до нашего времени, красноречиво свидетельствуя о литературном мастерстве древнерусских летописцев.
«Повесть временных лет» второй редакции была включена в летописный свод начала XIII в. (до нас не дошедший), к которому восходят Радзивиловская и Московско-Академическая летописи[113], а через свод 1305 г. (также несохранившийся) — вошла в Лаврентьевскую летопись, переписанную в 1377 г. в Нижнем Новгороде для князя Дмитрия Константиновича[114], и в летописные своды, составлявшиеся при дворе великих князей московских и московских митрополитов. Древнейшим из таких сводов, дошедших до нового времени, была Троицкая летопись 1408 г.; в 1812 г. она сгорела, однако изданная часть ее текста[115], а также выписки, сделанные из этой летописи Н. М. Карамзиным, позволяют судить о том, что текст «Повести временных лет» в Троицкой летописи был очень близок к тому, который мы знаем по Лаврентьевской летописи.
В общерусских летописях XV в. текст «Повести временных лет» оказывается дополненным фрагментами из новгородских летописей, в которых, как говорилось выше, сохранился текст «Начального свода». «Повесть временных лет» с теми или иными изменениями — сокращениями или дополнениями — начинает собой почти все русские летописные своды XV-XVI вв.[116].
Южнорусское летописание XII в. «Повесть временных лет» доводила повествование до первого десятилетия XII в. В течение этого века летописание продолжало вестись в разных русских княжествах. Однако летописи эти не сохранились, и мы знаем о них только по более поздним летописным сводам, куда они вошли частично или полностью.
О южнорусском летописании мы узнаем, например, из так называемой Киевской летописи. Это условное наименование дано исследователями статьям Ипатьевской летописи, в которых излагаются события с 1117 г. и до конца XII в.[117].
Эта часть летописи, отредактированная, как полагают, в конце XII в. игуменом Выдубицкого монастыря (под Киевом) Моисеем, является сводом, использовавшим киевские великокняжеские летописи, летопись Переяславля Русского[118], семейную хронику Ростиславичей — потомков князя Ростислава Мстиславича, внука Владимира Мономаха[119].
Если летописцы XI в. стремились осмыслить события своего времени на фоне предшествующей многовековой истории Руси, то южнорусские летописцы XII в. целиком погружены в описание бурной событиями жизни своих княжеств и уделов. В Киевской летописи мы встречаемся по преимуществу не с рассказами и эпическими легендами, а с погодными записями — то краткими, то очень подробными и детальными, но тем не менее не обладающими цельной композицией, без которой немыслим летописный рассказ. Исключением из этой общей тенденции являются лишь повести о княжеских преступлениях: рассказ об убийстве Игоря Ольговича под 1147 г., рассказ о клятвопреступлении Владимира Галицкого под 1140-1150 гг., повесть об убийстве Андрея Боголюбского под 1175 г.; сюжетной законченностью обладает и рассказ о походе Игоря Святославича на половцев в 1185 г. Остановимся в качестве примера на рассказе об убийстве Андрея Боголюбского. Краткий (и, как считает большинство ученых, первоначальный) вариант этого рассказа находится в Лаврентьевской летописи[120], основанный на нем рассказ в составе Ипатьевской летописи[121] более подробен и отличается высокими художественными достоинствами. Возможно, что составителем этого повествования был Кузьмище Киянин — очевидец трагических событий.
112
См., например: Прохоров Г. М. «Повесть о нашествии Батыя» в Лаврентьевской летописи. — «ТОДРЛ». Л., 1974, т. XXVIII, с. 77-80.
113
Радзивиловская летопись хранится в Библиотеке Академии наук СССР в Ленинграде; Московско-Академический список — в Государственной библиотеке имени В. И. Ленина в Москве.
114
Лаврентьевская летопись хранится в Государственной публичной библиотеке им. М. Е. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде.
115
В 1804-1811 гг. в Москве X. Чеботаревым и Н. Черепановым. Текст летописи реконструирован; см.: Приселков М. Д. «Троицкая летопись». Реконструкция текста. М.-Л., 1950.
116
Сведения о важнейших летописях, содержащих списки «Повести временных лет», приведены Д. С. Лихачевым в кн.: «Повесть временных лет». Ч. 2. с. 149-179.
117
См.: Ипатьевская летопись. — ПСРЛ, т. II. М., 1962, стлб. 285-715. Ипатьевская летопись сохранилась в нескольких списках, старший из которых — Ипатьевский — датируется началом XV в.
118
На Руси существовало два Переяславля — Переяславль Русский (юго-восточнее Киева), центр одноименного княжества (теперь г. Переяславль-Хмельницкий), и Переяславль Залесский — в Ростовской земле (ныне г. Переяславль-Залесский Ярославской обл.).
119
Об источниках Киевской летописи см.: Приселков М. Д. История русского летописания XI-XV вв. Л., 1940, с. 44-57; Насонов А. Н. История русского летописания. XI — начало XVIII в. М., 1969, с. 80-111; Рыбаков Б. А. Русские летописцы и автор «Слова о полку Игореве». М.. 1972.