Когда мы вождя хоронили,
И труп не с ружейным прощальным огнем Мы в недра земли опустили.
Прости же, товарищ! Здесь нет ничего На память могилы кровавой;
И мы оставляем тебя одного С твоею бессмертною славой.
Козлов умел поэтически передать и гражданскую страстность, и нравственную взыскательность, и тончайшие душевные переживания. Ему не были чужды сомнения, тревоги, «скорбь души», «светлые мечты», «тайны дум высоких», живая радость, красота женщины, сладкая тоска — все то, чем живет человек. Козлову часто не доставало оригинальности, его поэтический словарь слишком традиционен, в нем повторяются привычные «поэтизмы» романтической поэзии, но в лучших произведениях, таких как «Романс» («Есть тихая роща у быстрых ключей...»), «Венецианская ночь. Фантазия», «На погребение английского генерала сира Джона Мура», «Княгине З.А. Волконской», «Вечерний звон», он достигает подлинной искренности.
Вечерний звон, вечерний звон!
Как много дум наводит он О юных днях в краю родном,
Где я любил, где отчий дом,
И как я, с ним навек простясь,
Там слушал звон в последний раз!
Ему принадлежит одно из лучших стихотворных переложений из «Слова о полку Игореве» — «Плач Ярославны».
ХИ.И. Козлов был поражен тяжким недугом: в сорок лет он был парализован и ослеп.
Поэма Козлова «Чернец» стоит в одном ряду с романтическими поэмами Пушкина и Лермонтова.
A. Ф. Вельтман (1800-1870)
A. Вельтман более известен как замечательный прозаик, но начинал он свой путь с поэм. Впрочем, и его проза носит следы поэзии: она организована не по строгим грамматическим и синтаксическим правилам языка, а, скорее, по эмоциональным законам поэзии. При этом поэтическое повествование часто прерывается стиховыми вставками. Стихотворное наследие Вельтмана невелико по объему, но весьма оригинально. Вельтман любит иронию, игру со словом, смещение смысловых значений, оттенков и жанров, совмещение серьезного с буффонадой. Ему присущ дух маскарада, шутовства. Одни из лучших лирических произведений Вельтмана написаны в народном духе: это песня девушек «Загрустила зоря, зоря-зо-ренька...» из повести «Кощей Бессмертный» и «Песня разбойников» («Что отуманилась, зоренька ясная...») из поэмы «Муромские леса». Последняя была положена на музыку композиторами А. Варламовым и А. Алябьевым и стала популярным романсом.
Что отуманилась, зоренька ясная,
Пала на землю росой?
Что ты задумалась девушка красная,
Очи блеснули слезой? <...>
Вельтман умеет выразить стихийную, неподдельную страсть, взявшую в плен простого человека:
Много за душу свою одинокую,
Много нарядов куплю!
Я ль виноват, что тебя, черноокую,
Больше, чем душу, люблю!
B. И. Туманский (1800-1860)
B. Туманский принадлежал к тем поэтам второго ряда, которые «оттачивали, доводили до совершенства художественные открытия их выдающихся современников». Поэтому Туманский — признанный мастер «унылой элегии» — шел в русле разных поэтов, но его нельзя назвать эпигоном и подражателем. Стихотворения на «общественные» темы («Гимн богу», «Век Елизаветы и Екатерины») — результат политического влияния Кюхельбекера, «Сонет на кончину Ризнич» отзывается слогом Пушкина, стихотворение «В память Веневитинова» «пронизано пафосом любомудрия и облечено в одежды условного» перифрастического элегического стиля. Самым устойчивым и долговременным было влияние Пушкина. Тумане-кий был настроен на «пушкинскую волну», усвоил интонации и даже стиховые ходы великого поэта. Пушкин знал о том, что его товарищ «вторичен» и во многом ему следует. Это давало Пушкину право свободно брать у Туманского «свое». В 1822 г. Туманский написал элегию «Видение», из которой строка «Мои младенческие годы» в несколько измененном виде — «Мои утраченные годы» — в 1828 г. перешла в полную редакцию пушкинской элегии «Воспоминание».
Тематический и жанровый диапазон лирики Туманского вмещается в границы «унылой элегии», которую он гармонизирует. Пушкин отмечал в лучших стихах Туманского «гармонию и точность слога». Вслед за Пушкиным Туманский соединяет элегию с антологической лирикой, стремясь объективировать чувство. В этом духе написана, например, знаменитая описательная элегия «Одесса»:
В стране, прославленной молвою бранных дней,
Где долго небеса отрада для очей,
Где тополы шумят, синеют грозны воды, —
Сын хлада изумлен сиянием природы.
Под легкой сению вечерних облаков Здесь упоительно дыхание садов.
Здесь ночи теплые, луной и негой полны,
На злачные брега, на сребряные волны Сзывают юношей веселые рои...
И с пеной по морю расходятся ладьи.
Здесь — тихой осени надежда и услада —
Холмы увенчаны кистями винограда.
И девы, томные наперсницы забав,
Потупя быстрый взор иль очи приподняв,
Равно прекрасные, сгорают наслажденьем И душу странника томят недоуменьем.
Уже из этого стихотворения видно, что Туманский использует антологическую лирику и присущий ее строй для воссоздания современной картины, а вовсе не для выражения чувств «древних» или проникновения во внутренний мир лирических персонажей и лирического героя. В этом отношении он чуждается каких-либо резких и дерзких поэтических нововведений, усовершенствуя стиль и стих, восходящие к его предшественникам. С такой точки зрения показательна его «Элегия» («На скалы, на холмы глядеть без нагляденья...»):
На скалы, на холмы глядеть без нагляденья;
Под каждым деревом искать успокоенья;
Питать бездействием задумчивость свою;
Подслушивать в горах журчащую струю Иль звонкое о брег плесканье океана;
Под зыбкой пеленой вечернего тумана Взирать на облака, разбросанны кругом В узорах и цветах и в блеске золотом, —
Вот жизнь моя в стране, где кипарисны сени,
Средь лавров возрастя, приманивают к лени,
Где хижины татар венчает виноград,
Где роща каждая есть благовонный сад.
Элегическое настроение, помимо других причин, поддерживалось в Туман-ском его тоской по северной России. Эта тема проходит через ряд его стихотворений, в том числе «Имя милое России»:
И, объятый гордой думой,
Я не помню сердца ран:
Имя милое России Мне от скорби талисман.
В 1830-е годы, когда возобладала «поэзия мысли», Туманский остался верен элегии, но усилил в ней «объективное», эпическое начало. Его стихотворения стали более конкретными и содержательно более широкими и мудрыми. В эти годы написаны лучшие его стихотворения и среди них «Отрады недуга», окончание которого передает тихое, умиротворенное и гармоничное спокойствие много пережившего человека:
Пройдут часы самозабвенья,
Посмотришь: день уж далеко,
Уж тело просит усыпленья,
А духу любо и легко, —
Затем что, голубем летая В надзвездном мире вечных нег,
Он, может быть, хоть ветку рая Принес на радость в свой ковчег.
Со смертью Пушкина творческий огонь Туманского начал затухать. Из его стихотворений несколько дошло до нашего времени и сохранило художественную ценность. Среди них «Песня» («Любил я очи голубые...»). Положенная на музыку, она исполняется и ныне.
Любил я очи голубые,
Теперь влюбился в черные.
Те были нежные такие,
А эти непокорные.<...>
Ф. А. Туманский (1799-1853)
Троюродный брат В.И. Туманского Ф.А. Туманский также писал «унылые» элегии, отличавшиеся изяществом стилистической отделки и строгостью соблюдения жанрового канона, но оригинальностью слога и мысли не блистал. Его поэтическое наследие невелико, но есть у него стихотворение, написанное в поэтическом соревновании с Дельвигом и Пушкиным, которое дает ему бесспорное право на благодарную память потомства. Стихотворение это — «Птичка». У современников оно пользовалось популярностью едва ли не большей, чем шедевры Дельвига и Пушкина:
Вчера я растворил темницу Воздушной пленницы моей:
Я рощам возвратил певицу,
Я возвратил свободу ей.
Она исчезла, утопая В сияньи голубого дня,
И так запела, улетая,
Как бы молилась за меня.
А. И. Подолинский (1806-1886)
Поэтическая судьба А. Подолинского началась удачно: в 1827 г. он дебютировал романтической поэмой «Див и Пери». О нем сразу заговорили. Вскоре Подолинский вошел в дельвиго-пушкинский круг поэтов и в 1829-1830-х годах создал еще две поэмы — «Борский» и «Нищий». И тут выяснилось, что содержание его поэм не ново. Положенная в основу поэм семейная драма с кровавым исходом уже была знакома читателям по поэмам Пушкина, Баратынского, Козлова. К тому же Подолинский усилил мелодраматическое содержание, от чего художественные достоинства его поэм отнюдь не увеличились. Однако публика не отвернулась от молодого автора. И тут произошло роковое для Подолинского событие: его фигура была использована враждебными Пушкину журналистами и критиками. Подолинского стали противопоставлять Пушкину как новое светило русской поэзии, якобы уже затмившее Пушкина. Ему прочили первое место на русском Парнасе. Тогда Дельвиг выступил с разгромной рецензией на поэму «Нищий». Это был неожиданный удар для Подолинского. После этого о По-долинском на три года забыли. Он же в 1837 г. написал, может быть, лучшее свое произведение «Смерть Пери», затем выпустил собрание стихотворений. Но история повторилась. Лирика Подолинского опять была поднята на небывалую высоту, он был объявлен «по звучности и стройности стиха» наследником Жуковского и Пушкина. И опять наступило, теперь уже более длительное, забвение. Вышедшее в 1860 г. издание его сочинений вызвало недоумение и гневную отповедь Добролюбова. Между тем неудачная поэтическая судьба Подолинского не отменяет его значительного дарования. «Он..., — писал Белинский, — не был лишен поэтического чувства.