Осознающий неизбежность ухода патриархальной старины, Лесков завершает «Соборян» «прощанием с героями» — вначале уходят Туберозов и Бенефактов, затем Ахилла Десницын, бывший самим олицетворением жизни. Уходят старгородцы, уступая дорогу новоприбывшим героям. Старое умирало, но новое, по Лескову, не обещало ничего утешительного. Возможно поэтому после «Соборян» писатель вновь обращается к жанру исторической хроники, открытому в прошлое, которое, в отличие от настоящего, согревало надеждами на жизнедат-ные силы русской нации в лице таких героинь, как «народная княгиня» Варвара Протазанова и подобных ей, и вселяло веру в исторические перспективы страны.
«ОТХОДЯЩАЯ РУСЬ»
Лесков называл «Захудалыйрод» (1874) «любимой вещью». «Я люблю эту вещь больше “Соборян” и “Запечатленного ангела”», — признавался он в письме к А. Суворину. Как и в «Соборянах», повествование в «Захудалом роде» ведет хроникер, младшая из рода Протазановых, Вера Дмитриевна Протазанова, или княжна В.Д.П. Ее «записки», обогащенные рассказами Ольги Федотовны, княгини Варвары Никаноров-ны, Доримедонта Рогожина, содержательно представляют семейную хронику, воспроизводящую историю дворянского рода. Лучшие страницы родовой истории Протазановых связаны с княгиней Варварой Никаноровной — главной героиней хроники.
Смыслообразующей основой «Захудалого рода» естественным порядком выступает понятие «род», но не в его социальноисторическом, а в этическом, историософском толковании — род человеческий. Это подтверждает и эпиграф, цитирующий слова из Ветхого Завета: «Род проходит и род приходит, земля же вовек пребывает» (Еккл. 1, 4), обращающие читателя к тому Вечному, что пребывает всегда: Земля, Бог 113 . Отсюда для Лескова главным в осмыслении дворянского рода является то, что обусловливает его органическую принадлежность к человеческому роду — чувство Родины, Дома, Веры, Любви, Памяти, Верности, Благодарности, Наследия...
Идеальной носительницей и охранительницей этих высоких чувств, что спасает протазановский род от «захудания», является Варвара Никаноровна, личность исключительная, в понимании Лескова воплощение национального идеала. Писатель не склонен распространять свою оценку героини на весь протазановский род. Но именно ей принадлежит заслуга обретения родом нравственного лица, приобщения его к вечным основам и ценностям человеческого рода.
Определенная судьбой представительствовать от «древнего», «владетельного» рода Протазановых, героиня, как отмечает семейный хроникер, «отнюдь не была почитательницею породы». Убежденная в том, что в России «есть знать, именитые роды, от знатных дел и услуг предков государству проела-вившиеся», княгиня Протазанова положила себе за жизненное правило «помнить, что горе тому, у кого имя важнее дел его». За это она слывет в окружающем дворянском обществе чудачкой, но ни одно дело не решается в губернии без ее совета и участия, в спорах ей принадлежит определяющее слово; ни у кого так зажиточно не живут крестьяне, как у Варвары Ни-каноровны Протазановой. Участие в народной судьбе героиня считает Богом данным правилом дворянского сословия, делом его чести. Не случайно род, к которому княгиня принадлежала по рождению, имел фамилию Честуновы. И она «им не даром досталась, а приросла от народного прозвания».
Принадлежность к роду означает для Варвары Никаноров-ны не избранность, а исполненное большой значимости жизненное положение, обязывающее, по ее мнению, «беречь и по мере сил увеличивать добрую славу предков». Это ощущение становится особенно понятно героине, когда она, потеряв на войне мужа, оказывается прямой наследницей рода, и теперь единственно от нее зависят его прочность и основательность.
Лесков изображает стоический женский характер. Даже в трагические минуты жизни — известие о смерти мужа — героиня не теряет самообладания. «Не было с княгиней Варварой Никаноровной ни обморока, ни истерики ... бабушка, стоя за обеднею у клироса, даже мало плакала... не хотела, чтоб ее видел кто-нибудь слабою и слезливою...». В состоянии глубокого вдовьего горя и ожидания ребенка она начинает заниматься хозяйственными делами, собирать и укреплять родовые земли в память мужа, на благо детям и упрочения протазановского рода, проявляя при этом незаурядные организаторские способности.
Протазанова-помещица умна, рачительна, строга, но всегда справедлива, в заботах о будущем никогда не забывает о настоящем, о тех, кто ее окружает и помогает, умеет быть благодарной людям. Подтверждением этому служит история с Грай-вороной, трубачом мужа, бывшим с ним в последнем бою до конца, за что и обласкала его Варвара Никаноровна. За верную службу мужу пожаловала Протазанова и вольноотпускную крепостному человеку Патрикею Семенычу — одному из самых верных и преданных людей княгини, отказавшемуся оставить свою госпожу («ее ... рабом ... умру»).
Вообще чувства верности и преданности отличают всех ге-роев-протазановцев, будь то крепостная Ольга Федотовна или Марья Николаевна, «дочь слепого заштатного дьякона», или бедный дворянин Доримедонт Рогожин. Вместе с Варварой Никаноровной они ощущают себя одной большой семьей. Стоило только показаться Рогожину, что княгине угрожает опасность, как тут же, не раздумывая, они с Марьей Николаевной отправляются в далекий Петербург, чтобы успеть предупредить о возможной беде находящуюся там Протазанову. Подобно Патрикею Сударичеву, всю свою жизнь без остатка отдает княгине Ольга Федотовна. Отсюда вполне объяснимо, почему так тяжело дается Протазановой отъезд в Петербург: ему сопутствует разлука с домом и родным ее сердцу окружением. «Я в карете не могу жить», — признается героиня.
Вынужденная встреча княгини с давно оставленной столицей и ее обитателями — это встреча поместно-усадебной России и петербургского света, чуждого для таких, как Протазанова, и людей ее круга. Варвара Никаноровна не приемлет эгоизма Петербурга и его собственнических настроений, духа приобретательства, но главное, ханжества в человеческих отношениях и особенно в вопросе веры.
Антипод христианки Протазановой — религиозная ханжа Хотетова. Протазановская вера освящена бескорыстными делами на благо народа. Графиня Антонида за «свою веру» требует особого отличия собственной персоны. Ведь это она «тратила свое ... несметное богатство» на монастыри. «Ею было восстановлено множество обедневших обителей; много мощей ее средствами были переложены из скромных деревянных гробниц в дорогие серебряные раки...». И в то же время Хотетова совершенно забывает о том, в какой нищете живут принадлежащие ей крестьяне, что дает право Протазановой заявить: «гробы серебрить, а мертвых морить — это безбожно».
Графиня Хотетова, рассчитывающая на награду за веру («она даже хлопотала об учреждении в России особого знака отличия за веру»), обрела в лице графа Функендорфа своего прямого союзника, для которого вера и выгода также являлись равновеликими. Расположив к себе «богомольную графиню», он приобрел верный шанс стать зятем Протазановой. И стал им, благодаря Хотетовой.
Но даже проиграв в поединке с петербургским ханжеством, Варвара Никаноровна продолжает сохранять независимость своего положения и своих суждений о современном дворянстве. Хотя сам Лесков по-прежнему, как и в «Соборянах», сознает исход былой России, в «Захудалом роде» — исход России истинно дворянской, «родовитой», «именитой», наделенной «духом благородства», уступающей деляческой, внутренне опустошенной эпохе Функендорфов.
«Отходящая, самодумнаяРусь», представленная «начужи-не» «кривым дворянином», «умной, но своенравной княгиней, да двумя смертно ей преданными верными слугами и другом с сельской поповки», еще была жива. Но за стенами петербургского дома Варвары Никаноровны Протазановой уже «катилась и гремела другая жизнь, новая, оторванная от домашних преданий: люди иные, на которых страна смотрела еще как удивленная курица смотрит на выведенных ею утят». Однако этим «иным» людям из своего «ингерманландского болота» («как звали тогда Петербург люди, побывавшие за границей») невозможно было разглядеть и расслышать то, что оказывается доступным человеку, «отходящему», стоящему у раскрытого окна усадебного дома и слушающему, как «гудут, несясь в пространстве мировом, планеты», стараясь вообразить гармонию Вселенной.