– Я пою о том, что смотреть нужно вверх, на небо, а не вниз, под ноги. Я пою о вечности, – сказал он мне однажды через Алекса Кана в нашем интервью. Ноги закинуты одна на другую, локоть на колене – он напоминал модель, каковой, собственно, и был[55]. Второй рукой он энергично жестикулировал, подкрепляя свою мысль, изображая птицу в полете.
– Я мало смотрю вверх, – заявила я матери по возвращении. Мы сидели за темным дубовым столом в ее гостиной. Мать лишь покачала головой.
– Скажи-ка, Джоанна, что ты хочешь найти: Бога или мужа?
Дело было не в том и не в другом. Впервые в жизни я чувствовала в себе энергию, такие люди, как Борис и Костя придавали мне силы начать поиск себя самой.
– Как у тебя появляется идея песни? – спросила я у Кости.
– Зависит от песни. Трудно объяснить. Они просто появляются, в зависимости от момента, который я переживаю в жизни. Это просто состояние души, – я видела, что даже Алекс, занятый, казалось, переводом, вдохновлен ощущениями Кости.
Костя был настолько экспансивен, настолько подвластен своим чувствам и идеям, что даже и не думал их сдерживать. Его рука, казалось, сама писала стихи, а он лишь потом видел написанное.
– Хотел бы ты стать официальным музыкантом? – спрашиваю я.
– Нет. Потому что я хочу делать то, что я хочу. И для меня это фольклор. – Костя вписывал себя в свою собственную легенду, в которой его тяжелое лицо и магнетическая улыбка сочетали одновременно и героя, и злодея. Я чуть не лишилась чувств.
Самое прекрасное в Косте было то, что он ни на секунду не переставал излучать свет и ни на секунду не давал забыть о себе в его присутствии. Когда бы я ни видела его, он всегда был переполнен глубокой, страстной силой, устоять против которой в стране серого неба и темных зимних дней было невозможно. Несколько раз мы уединялись в укромном уголке или небольшой комнатке и давали волю своим чувствам. Я знала, что он женат, но объясняла себе, что раз я его жену не знаю, то это не так уж и страшно. Против его умения обращаться с женским телом устоять было невозможно, и, хотя объясниться мы никак не могли, химия физической близости говорила сама за себя. Для того, чтобы ощутить силу и мощь вселенной, совершенно не обязательно ее понимать.
Глава 11
Красота в чудовище
– Hey, I am a British tourist![56]
Впервые я увидела Бориса нервничающим, чуть ли не в панике. На выходе из отеля рядом с Невским проспектом, пока мы спокойно обсуждали возможность публикации его музыки на Западе и организации гастролей Боуи в России, его внезапно остановили двое мужчин в темных костюмах и со злыми глазами. К тому времени я уже обратила внимание, что в поездках по городу за моей прокатной машиной неизменно следует «хвост», и несколько раз меня даже останавливали за какие-то якобы нарушения, которых я на самом деле не совершала. Я пыталась убедить себя в том, что у меня паранойя и все это я себе придумываю, но вид теряющего самообладание моего учителя и оплота в России стал для меня отрезвляющим душем. Я вдруг со всей остротой осознала, что я чужак в этом месте, казавшемся мне Страной Чудес.
Я быстро привыкала к России, к пестрой, прекрасной, одухотворенной семье музыкантов и художников, наполнявших мое пребывание там своим приподнятым духом и мрачноватым юмором. Мне нравилось находиться рядом с ними в одном морозном воздухе, писать вместе песни, обмениваться идеями, куртками и поцелуями и по-детски самозабвенно играть и дурачиться. Всякий раз, садясь в самолет, чтобы лететь обратно в Америку, я чувствовала себя опустошенной. Меня стал тяготить Лос-Анджелес, в котором я вдруг оказалась чужой, не способной в полной мере убедить остальных в реальности моей чудесной, далекой планеты. Я не могла смириться с тем, что мои друзья живут в своей Северной Венеции без меня, без меня проводят ежевечерние посиделки в своих коммунальных квартирах, без меня веселятся на своих подвальных концертах. Я терзала себя мыслью о том, не злятся ли они на меня за то, что я могу легко, в любой момент прыгнуть в самолет, уехать из России и променять холод и темноту на вечное солнце и холодный лимонад на краю бассейна.
55
Джоанна имеет в виду, что в молодые годы, до того, как стать рок-звездой, Константин Кинчев среди прочих занятий работал натурщиком в Московском художественном институте им. Сурикова.