Станкевичъ.
Уже изъ одного перечня членов кружка видно, что онъ былъ собраніемъ лицъ различнаго душевнаго склада. Ихъ соединялъ прочно только Станкевичъ – личность свѣтлая, истинно-идеальная. Его вліяніе основывалось на красотѣ его нравственнаго существа; онъ "не обладая литературнымъ и научнымъ талантомъ, былъ, тѣмъ не менѣе очень талантливою личностью просто, какъ человѣкъ. Одаренный тонкимъ эстетическимь чутьемъ, глубокою лбовью къ искусству, большимъ и яснымъ умомъ, способнымъ разбираться въ самыхъ отвлеченныхъ вопросахъ и глубоко вникать въ сущность всякаго вопроса, Станкевичъ, давалъ окружающимъ могущественные духовные импульсы и будилъ лучшія силы ума и чувства. Его живая, умная и часто остроумная бесѣда была необыкновенно плодотворна для всякаго, кто вступалъ съ нимъ въ близкое общеніе. Онъ всякому спору умѣлъ, сообщать высокое направленіе, все мелкое и недостойное, как-то само собою отпадало въ его присутствіи, какъ и въ присутствіи Бѣлинскаго.
Герценъ о "гелліанствѣ" русской молодежи.
Станкевичъ и его друзья, были страстными поклонниками Гегеля. Герценъ не безъ ироніи, вспоминалъ объ этомъ обожаніи, доходившемъ до фанатизма: друзья зачитывали "до дыръ, до пятенъ, до паденія листовъ, въ нѣсколько дней всякую брошюрку о Гегелѣ, ссорились и расходились другъ съ другомъ вслѣдствіе несогласнаго толкованія идей Гегеллі требовали отъ всѣхъ поклоненія Гегелю"… Они жили въ какомъ-то особомъ отвлеченномъ мірѣ умозрительной философіи, и вся современность представлялась имъ только воплощеніемъ различныхъ философскихъ идей. Герценъ иронизировалъ по этому поводу: "всякое простое чувство было возводимо въ отвлеченныя категоріи и возвращалось оттуда безъ капли живой крови, блѣдной, алгебраической тѣнью. Во всемъ этомъ была своеобразная наивность, потому что все это было совершенно искренно. Человѣкъ, который шелъ гулять въ Сокольники, шелъ для того, чтобы отдаваться пантеистическому чувству своего единства съ космосомъ; и если ему попадался по дорогѣ какой-нибудь солдатъ подъ хмѣльком, или баба, вступавшая въ разговоръ, философъ не просто говорилъ съ ними, но опредѣлялъ субстанцію народности въ ея непосредственномъ и случайномъ явленіи".
Значеніе этого увлеченія философіей.
Эта философія была нужна мыслящимъ русскимъ юношамъ, такъ какъ въ ней они нашли не только много глубокихъ идей, но и возможностъ осмыслить жизнь, дѣйствительность. Эта философія учила ихъ о первоосновахъ жизни, и то безсмысленное-случайное, что рѣзало имъ глаза, казалось теперь, въ философскомъ освѣщеніи, такимъ маленькимъ, случайнымъ и, въ то же время, имѣющимъ право на существованіе. "Для нихъ философія стала въ полномъ смыслѣ слова религіей, не разъ доводившей ихъ до состоянія прямого экстаза. Неудивительно, что чисто-научный интересъ отошелъ при этомъ совершенно на второй планъ. "Мы тогда въ философіи искали всего на свѣтѣ, кромѣ чистаго мышленія- говоритъ Тургеневъ въ своихъ воспоминаніяхъ". Такимъ образомъ, дѣло не въ томъ, правильно и глубоко, или нѣтъ понимали юноши философію Гегеля,- важно то, что ихъ увлеченіе было первымъ русскимъ чисто-умственнымъ теченіемъ.
Герценъ и его друзья.
Въ то время, когда Станкевичъ и его друзья увлекались умозрительной философіей, эстетикой и литературой, ихъ современникъ Герценъ со своими друзьями всѣ свои занятія сосредоточил на жгучихъ вопросахъ политической современности: его интересовала тревожная, политическая жизнь Запада; изъ крупныхъ русскихъ дѣятелей онъ первый откликнулся на соціалистическія идеи сенсимонистовъ. Всѣ эти интересы тоже довольно далеки были отъ русской дѣйствительности, и для Герцена, и для его друзей, они были на первыхъ порахъ умствованіями скорѣе отвлеченными,- но они все таки связывались съ "землей", съ ея нуждами и потребностями; ихъ интересовали не философскія "идеи", не первоначала, міровой жизни,- a человѣкъ, его печали и радости…
Сенъ-Симонъ и его ученіе. Его послѣдователи.
Выше было уже указано, что послѣ французской революціи началась реставрація христіанства въ видѣ возрожденія католичества. Сенъ-Симонъ, увлеченный этимъ стремленіемъ возстановить "христіанство", явился съ проповѣдью "новаго христіанства"; онъ и его единомышленники рѣзко обличали современную имъ европейскую жизнь (торжество капитала, образованіе пролетаріата, рабство людей отъ гнета устарѣлыхъ формъ жизни); доказывалъ, что ученіе Христа искажено формализмомъ церкви, что надо возстановить его чистоту, перестроивъ религію на принципахъ любви къ ближнимъ. Поэтому для него люди бѣдные, несчастные – главный предметъ вниманія. Онъ училъ, что только очищенная христіанская религія можетъ создать людямъ земное счастье. Равенство людей, уничтоженіе привилегій рожденія и широкія права "труду" – вотъ основы его ученія. Послѣдователи его – Базардъ и Энфантинъ развили его ученіе, и придали ему болѣе практическое значеніе. Они такъ же, какъ ихъ учитель, религію полагали въ основу своего ученія и не видѣли въ своихъ идеяхъ никакого подрыва политическимъ формамъ государства, полагая, что ихъ ученіе осуществиио независимо отъ образа правленія. Базардъ мечталъ о болѣе правильномъ распредѣленіи труда, объ учрежденіи банковъ, которые должны урегулировать отношенія капитала и труда. Вмѣстѣ съ Энфантиномъ, развивая взгляды Сенъ-Симона, онъ сталъ доказывать, что за женщинами надо признать равноправіе въ жизни съ мужчинами (эмансипація женщины). Энфантинъ училъ, что язычество было культомъ природы, плоти; христіанство – культомъ духа, a "новое христіанство" (сенсимонизмъ) должно дать гармонію между "божественной плотью и "божественнымъ духомъ"; это "обожествленіе плоти", въ концѣ концовъ, привело къ тому, что "община сенсимонистовъ" была закрыта правительствомъ въ 1832 году.
Столкновеніе Герцена съ Бѣлинскимъ.
Герценъ очень интересовался этимъ ученіемъ и за сочиненія сенсимонистовъ, y него найденныя при обыскѣ, сосланъ былъ въ 1834-омъ году въ Пермь. Когда въ 1839-омъ году онъ вернулся въ Москву, онъ засталъ здѣсь разгаръ увлеченія "гегеліанствомъ".
Исходя изъ положенія: "все дѣйствительное – разумно" {Въ толкованіи этой формулы самъ Гегель нѣсколько путался; то онъ говорилъ, что "дѣйствительное" (wirklich) не значить "существующее". "Дѣйствительное" есть только то, въ чемъ проявляется "духь": вотъ почему человѣкъ, служащій идеѣ (независимо отъ ея ширины и глубины) – служитъ "дѣйствительности": служба отечеству, сословію, городу, деревнѣ, семьѣ, любви – все это "двйствительность"; все же частное, случайное, неразумное есть "призрачность", есть противоположное дѣйствительности, какъ кажущееся, но не сущее. Когда же Гегелю указали, что его формула оправдываетъ крайній либерализмъ, онъ, консерваторъ по своимъ убѣжденіямъ, готовъ былъ суживать понятіе "дѣйствительное", прибавляя ему смыслъ "существующаго".}, друзья Станкевича, особенно Бакунинъ и Бѣлинскій, пришли къ примиренію съ существующимъ порядкомъ русской дѣйствительности, оправдывали даже существованіе крѣпостного права. Герценъ ужаснулся, видя, до какихь философскихъ предѣловъ дошли его университетскіе товарищи. И вотъ, онъ самъ изучилъ философію Гегеля, и сумѣлъ доказать Бѣлинскоиу, что тотъ – 1) слишкомъ узко понималъ Гегеля, и – 2) что не въ умозрительныхъ построеніяхъ смыслъ жизни, a въ служеніи человѣку. Со свойственною ему страстностью, Бѣлинскій отъ гегеліанства отказался ради политическихъ интересовъ и сенсимонизма. Уже въ 1841-омъ году онъ сдѣлался единомышленникомъ Герцена.
Изъ совокупныхъ воздѣйствій идей "оффиціальной народности", философіи Гегеля и французскихъ политическихъ ученій сложились y насъ два характерныхъ философско-историческихъ міросозерцаній: славянфильство и западничество. Первые представители этихъ взаимно-противорѣчащихъ міросозерцаній вышли изъ одного гнѣзда – изъ кружка Станкевича.
Славянофильство.
Славянофильство было ученіемъ болѣе сложнымъ, чѣмъ теорія "оффиціальной народности", хотя, несомнѣнно, между ними было большое сходство. Главнымъ отличіемъ между ними были цѣли и средства. Цѣлью "оффиціальной народности" было, какъ мы видѣли, внушеніе русскому обществу вѣры въ неподвижные идеалы старины; это было стремленіе чисто-консервативное. Первые славянофилы проповѣдовали свободное развитіе идеаловъ старины; они были прогрессисты-народники. Главнымъ средствокъ для достиженія цѣли y "оффиціальной народности" была "опека" надъ обществомъ и борьба съ протестомъ,- славянофилы же стояли за свободу мысли и слова. Но, по существу идеаловъ, обѣ теоріи во многихъ пунктахъ соприкасались.
Исторія славянофильства.
Возникло наше славянофильство, какъ результатъ – 1) романтизма, пробудившаго націоналистическія стремленія y многихъ народовъ Европы,- 2) наполеоновскихъ войнъ, которыя подняли патріотизмъ во всѣхъ страахъ Европы и смѣнили идеалы французскаго космополитизма стремленіемъ кь національному самоопредѣленію {Особенно рѣзко это проявилось тамъ, гдѣ народности пытались бороться за свою самобытность (возстаніе въ Ирландіи, Бельгіи, Венгріи, Польшѣ).}, 3) – философіи Шеллинга и особенно Гегеля, съ ихъ широкими взглядами на величественный ходъ міровой исторіи на началахъ развитія. Особенно плодотворна была идея Гегеля относительно того, что каждая историческая нація является носительницей какой-нибудь "идеи". Гегель остановился на грекахъ, римлянахъ и германцахъ. Славянофилы обратились къ "славянамъ" – 4) Кромѣ того, къ родной старинѣ и народу славянофиловъ потянуло подъ вліяніемъ того чувства разочарованія, которое многими овладѣло при видѣ того, какое крушеніе потерпѣли западническіе идеалы Александра I въ Россіи, 5) – наконецъ, для народническихъ симпатій было основаніе и въ родной литературѣ: въ поэзіи Пушкина, Жуковскаго, позднѣе Лермонтова, уже сказались національно-патріотическія настроенія; въ ихъ твореніяхъ уже опредѣлилось исканіе родной культуры, выяснялись идеалы народа – семейные, государственные и религіозные.