"Все благо! бдѣнія и сна
Приходитъ часъ опредѣленный.
…Благословенъ и день заботъ,
Благословевъ и тьмы приходъ.
"Брожу-ли я вдоль улицъ шумныхъ".
Въ "Стансахъ": "Брожу-ли я вдоль улицъ шумныхъ" – Пушкинъ прекрасно выразилъ это чувство примиренія съ жизнью. Безъ злобы, безъ тѣни эгоизма смотритъ поэтъ на жизнь, быстро летящую мимо него,- онъ привыкъ спокойно думать о смерти и, лаская младенца, онъ думаетъ о будущемъ человѣкѣ, который, въ лицѣ этого младенца, смѣнитъ его въ жизни. И онъ безъ зависти смотритъ на него, любовно уступаетъ ему мѣсто, убѣжденный, что всему свое время и свои права…
"Мнѣ время тлѣть, тебѣ – цвѣсти!"-говорилъ онъ… Любовью къ жизни, къ молодости, къ природѣ звучатъ заключительныя слова его "Стансовъ",-
"…И пусть y гробового входа
Младая будетъ жизнь играть,
И равнодушная природа
Красою вѣчною сіять"…
Онъ знаетъ, что молодость, по существу своему, эгоистична, что природа равнодушна,- и все это не мѣшаетъ его любящему сердцу даже изъ могилы тянуться къ жизни {Совершенно такія же чувства выражены въ стихотвореніи "Опять на родинѣ". Видя, какъ молодая поросль молодыхъ сосенъ эгоистично закрыла собой старыя деревья, Пушкинъ, безъ чувства горечи, шлетъ привѣтъ этому молодому лѣску: "Здравствуй, племя молодое, незнакомое", и любовно представляетъ себѣ своихъ внуковъ, которые смѣнятъ его на землѣ, заслонятъ собою…}.
"Безумныхъ лѣтъ угасшее веселье".
Примиряясь со смертью, онъ не отворачивался отъ жизни: въ своей "Элегіи" ("Безумныхъ лѣтъ…") онъ выразилъ свои отношенія къ жизни: прошлое ему было тяжело, какъ "смутное похмѣлье",- настоящее было безотрадно:
"Мой путь унылъ. Сулитъ мнѣ трудъ и горе
Грядущаго волнуемое море".
Но всетаки жизнь была для него счастьемъ:
"…Но не хочу, о други, умирать!
Я жить хочу, чтобъ мыслить и страдать".
Борьба и страданіе въ поэзіи Пушкина.
Въ юности Пушквну смыслъ жизни представлялся въ "наслажденіи"; потомъ смыслъ жизни сосредоточился въ "борьбѣ"; теперь смыслъ жизни увидалъ онъ въ "страданіяхъ", которыя будятъ "мысль", подымаютъ энергію, очищаютъ душу, наполняя ее сочувствіемъ къ такимъ же страдальцамъ. Аскетъ любитъ "страданія" съ эгоистической точки зрѣнія: спасеніе души и гордое сознаніе своей силы,- вотъ основы этой любви; гуманный человѣкъ любитъ страданья, потому что только они учатъ его сочувствовать ближнему, – мудрый любитъ страданья потому, что, благодаря имъ, человѣкъ постигаетъ цѣну счастья.
Свобода въ поэзіи Пушкина.
Главнымъ условіемъ счастья въ глазахъ Пушкина была "свобода": съ дѣтскихъ лѣтъ до могилы боролся онъ за независимость своей личности: онъ отстаивалъ ее отъ своихъ родителей, гувернеровъ, лицейскихъ педагоговъ; увлеченный своими друзьями-декабристами, онъ отстаивалъ политическую свободу родины; онъ боролся за художественную свободу вмѣстѣ съ арзамассцами, a потомъ самостоятельно и единолично почти противъ всей русской критики, не понявшей его "Бориса Годунова" и послѣдующихъ произведеній. Въ 1836-омъ году, незадолго до смерти, изнемогая отъ гнета тѣхъ зависимостей служебныхъ, общественныхъ и семейныхъ, которыя давили его свободолюбивую душу, онъ попытался выяснить, какая "независимость" теперь казалась ему самой разумной, самой необходимой.
"Изъ VI Пиндемонте".
Въ стихотвореніи "Изъ VI Пиндемонте" онъ говоритъ, что не въ политическихъ правахъ, не въ формѣ правленія – счастье личности человѣческой.
"Иныя, лучшія мнѣ дороги права,
Иная, лучшая, мнѣ дорога свобода.
Зависѣть отъ властей, зависѣть отъ народа -
Не все ли намъ равно? Богъ съ ними!… Никому
Отчета не давать; себѣ лишь самому
Служить и угождать; для власти, для ливреи
Не гнуть ни совѣсти, ни помысловъ, ни шеи.
По прихоти своей скитаться здѣсь и тамъ,
Дивясь божественнымъ природы красотамъ,
И предъ созданьями искусствъ и вдохновенья
Безмолвно утопать въ восторгахъ умиленья -
Вотъ счастье! вотъ права!"
Стихотвореніе это очень важно для пониманія тревожныхъ настроеній Пушкина въ послѣдній годъ его жизни, но оно отнюдь не характерно для его общаго міросозерцавія.
Уже въ Михайловскій періодъ творчества Пушкинъ испробовалъ впервые свои силы надъ изображеніемъ чувствъ и міросозерцаній другихъ народовъ, восточныхъ и западныхъ.
Вліяніе древне-русской церковной поэзіи.
Мы видѣли уже, какъ увлекался Пушкинъ эстетической и идейной стороной церковной поэзіи: онъ въ это время зачитывался Евангеліемъ, Библіей и Псалмами царя Давида, легендами, житіями святыхъ. Благодаря этому, онъ постигъ душу русскихъ людей XVII- го вѣка, сумѣлъ сродниться съ ихъ міросозерцаніемъ и въ своемъ творчествѣ откликнулся на тѣ религіозно-поэтическія настроенія, которыми жила древняя Русь {Къ удачнымъ произведеніямъ послѣдняго періода, навѣяннымъ поэзіей Св. Писанія относится отрывокъ: "Юдиѳь", переложеніе великопостной молитвы Ефрема Сирина ("Отцы-пустынники") указываетъ, что и поэзія святоотеческихъ твореній была ему доступна и понятна.}.
Хотя этотъ интересъ къ церковной поэзіи не умиралъ y насъ въ теченіе ХѴIII-го вѣка (Ломоносовъ, Державинъ, Дмитріевъ и мн. др.),- но только въ лицѣ Пушкина онъ выразился особенно полно и ясно.
И въ свѣтской письменности древней Руси онъ сумѣлъ найти для себя интересное чтеніе: "Слово о П. Игоревѣ" онъ зналъ наизусть, по лѣтописямъ сумѣлъ опредѣлить религіозно-поэтическіе мотивы родной старины, и потому на Пушкина можно смотрѣть, какъ на перваго русскаго поэта, близко подошедшаго къ основнымъ настроеніямъ древне-русской письменности.
Античный міръ въ поэзіи Пушкина.
Многія лирическія произведенія этого періода представляютъ собой переводы произведеній древне-греческихъ лириковъ: Анакреона, Аѳенея, Ксенофона, Іона, Горація, Катулла. Высокое значеніе Пушкина, какъ цѣнителя античнаго міра, выяснено русской критикой {Черняевъ П., "А. С. Пушкинъ, какъ любитель античнаго міра" К. 1899. Любомудровъ, "Античный міръ въ поэзіи Пушкина". М. 1899.}.
Ни одинъ изъ русскихъ поэтовъ до Пушкина не проникалъ такъ глубоко въ настроенія классической поэзіи. Начавъ cъ псевдоклассицизма (poêsie lêgère), который изъ настроеній античнаго міра сумѣлъ усвоить почти только одно – эпикуреизмъ, Пушкинъ перешелъ къ "неоклассицизму" и въ своихъ "переводахъ", особенно въ "подражаніяхъ", сумѣлъ подняться до истинно-античнаго міровоззрѣнія на жизнь, природу и искусство. Въ этомъ отношеніи, на него можно смотрѣть, какъ на итогъ русскаго классицизма, прояснявшагося въ теченіе XVIII вѣка.
Восточная и западная поэзія въ творчествѣ Пушкина.
Встрѣчаются среди лирическихъ произведеній этого періода также произведенія, которыя вѣрно выражаютъ мотивы восточной поэзіи ("Не пой, красавица, при мнѣ", "Отрывокъ", "Изъ Гафиза", "Стамбулъ гяуры нынче славятъ", "Подражаніе арабскому), – испанской ("Я здѣсь, Инезилья", "Предъ испанкой благородной…", "Альфонсъ", "Родрикъ"),- итальянской ("Ты знаешь край",,,Подражаніе Данте", "Подражаніе итальянскому"),- англійской ("Пью за здравіе Лери", "Шотландская пѣсня") и польской ("Конрадъ Валленродъ", "Воевода", "Будрысъ").
Этотъ интересъ къ поэзіи другихъ народовъ, это стремленіе постигнуть ихъ "духъ", ихъ "психологію", уловить couleur locale было той данью, которую Пушкинъ заплатилъ романтиззіу. На этой жѳ почвѣ романтическихъ требованій развился его интересъ къ исторіи (couleur historique) и къ народной русской поэзіи.
Русская природа въ творчествѣ Пушкина. Народная поэзія въ творчествѣ Пушкина.
Большая группа лирическихъ и мелкихъ эпическихъ произведеній посвященій, изображенію русской природы ("Зимняя дорога", "Зима, что дѣлать намъ въ деревнѣ", "Зимнее утро", "Бѣсы", "Осень", "Опять на родинѣ"), сценамъ изъ русской простонародной жизни ("Утопленникъ", "Въ полѣ чистомъ серебрится", "Сказка о рыбакѣ и рыбкѣ"), событіямъ русской исторіи ("Пиръ Петра Великаго", "Опричникъ"). По прежнему интересовался Пушкинъ и народной пѣсней. Цѣлый рядъ "подражаній", имъ сочиненныхъ, указываетъ, до какой степени сроднился онъ съ народнымъ творчествомъ, его пріемами, духомъ и міросозерцаніемъ народа. Къ этимъ "подражаніямъ" относятся слѣдующія произведенія – "Кормомъ, стойлами, надзоромъ", "Начало сказки", ("Какъ весенней теплою порою", "Сватъ Иванъ, какъ пить мы станемъ", "Одинъ то былъ y отца, y матери единый сынъ", "Другъ мой милый, красно солнышко мое")…
Вс. Миллеръ о "народничествѣ" Пушкина.
Извѣстный ученый этнографъ Вс. Миллеръ говоритъ: "яркимъ примѣромъ удивительнаго процесса полнаго усвоенія народнаго духа и склада являются два отрывка – подражанія народнымъ стихамъ, сохранившіяся въ рукописяхъ Пушкина – начало сказки о медвѣдицѣ и нѣсколько стиховъ о вылетѣ первой весенней пчелки.
"Передъ нами, какъ будто, запись подлинной народной пѣсни, но, всматриваясь въ нее пристальнѣе, мы замѣчаемъ, что это попытка къ художественному воспроизведенію, руководимая замысломъ сохранить весь колоритъ народности, незлобивый юморъ, мѣткія характеристики, типическій стихъ,- попытка, дающая, какъ справедливо выразился Анненковъ, "впечатлѣніе деревенской пѣсни, пропѣтой великимъ мастеромъ". Сказка задумана изъ русскаго животнаго міра и начиваетъ разсказъ о событіи, случившемся въ лѣсномъ царствѣ – въ семьѣ медвѣдя-боярина. Нашъ бурый Мишка всегда пользовался народвой симпатіей и своими свойствами – неуклюжестью, лакомствомъ, человѣкоподобными позами – служилъ мишенью народному юмору. Въ сказкѣ Пушкина медвѣдь представленъ "бояриномъ лѣснымъ" въ моментъ горя: умерла y вего сударушка-медвѣдиха, и звѣри собираются къ нему выразить свое сочувствіе. Это предоставляетъ Пушкину возможность набросать краткія въ народномъ духѣ характеристики звѣрей: онъ зналъ, что "животный міръ, извѣстный русскому крестьянину – и звѣри, и рыбы, и даже насѣкомыя – даетъ обильную пищу его наблюдательности, вызываетъ въ его воображеніи сравненіе съ міромъ людей и возбуждаетъ тотъ благодушный юморъ, въ которомъ чувствуется симпатія ко всему живому. Онъ могъ знать извѣстную нынѣ во многихъ записяхъ "старинку о птицахъ и звѣряхъ, содержащую характеристику болѣе 30 представителей животнаго царства".