Выбрать главу

Повѣсть эта, какъ было уже сказано, явилась, какъ отвѣтъ на вопросы и сомнѣнія, волновавшіе самого Гоголя; кромѣ того, она опиралась на цѣлый рядъ перечисленныхъ уже выше русскихъ произведеній, трактовавшихъ подобныя же темы, которыя были популярны также и въ нѣмецкой романтической литературѣ (ср. Гофмана "Элексиръ дьявола"). Фантастическій элементъ повѣсти – исторія ростовщика-дьявола – тоже обыченъ въ нѣмецкой романтической литературѣ; сравнительно съ неудержимой фантастикой Гофлана, Гоголь еще является писателемъ очень умѣреннымъ: чутье художника-реалиста помогло ему удержаться въ границахъ.

"Невскій проспектъ".

Трагическая участь непримиреннаго съ жизнью идеалиста-художника представлена въ повѣсти "Невскій проспектъ". Пискаревъ, юный художникъ, съ пылкой прекрасной душой, погибаетъ потому, что не могъ примириться съ тѣмъ, что его вѣра въ неразрывную связь прекраснаго съ добрымъ и истиннымъ оказывается поруганной и осмѣянной. Такимъ образомъ, основой повѣсти является мысль о разладѣ мечты и дѣйствительности {"О! Какъ отвратительна дѣйствительность! что она противъ мечты!" – восклицаетъ Гоголь "Боже! что за жизнь наша! – вѣчный раздоръ мечты съ существенностью!" – Восклицаніемъ: "какъ странно играетъ нами судьба наша!" – оканчивается эта повѣсть.}, мысль о борьбѣ художника съ прозой жизни.

Повѣсть "Невскій проспектъ" представляетъ собой сочетаніе лирическихъ, патетическихъ мѣстъ съ удивительными реалистическими картинками. Гоголь описываетъ главную улицу столицы въ различные часы дня, описываетъ бытъ ремесленниковъ, офицеровъ, чиновниковъ, художниковъ…

"Записки сумасшедшаго".

Въ повѣсти "Записки сумасшедшаго" представленъ разладъ мечты и дѣйствительности, доводящій до безумія несчастнаго титулярнаго совѣтника Поприщина…

"У Гоголя нѣтъ болѣе трагичной повѣсти – говоритъ П. А. Котляревскій,- чѣмъ эти "Записки", читая которыя нельзя, однако, удержаться отъ смѣха. Самая грустная и романтическая мысль развита въ нихъ съ такимъ юморомъ и такъ реально, съ такимъ безпощаднымъ глумленіемъ надъ человѣческимъ разсудкомъ, что, за этимъ сарказмомъ, на первыхъ порахъ можно просмотрѣть трагическій паѳосъ разсказа".

Поприщинъ.

Титулярный совѣтникъ Поприщинъ, очевидно, имѣлъ больше претензій, чѣмъ дѣйствительныхъ основаній для того, чтобы занимать видное мѣсто въ современномъ ему обществѣ. Это былъ самолюбивый, даже честолюбивый муравей, котораго тяготила и мучила его ничтожность. И чѣмъ острѣе дѣлались его мученія, тѣмъ свободнѣе отъ власти разума становилась его мечта. Этотъ процессъ постепенной побѣды надъ разумомъ фантазіи, переродившей мечту въ галлюцинацію,- исторія постепеннаго помраченія разсудка – изображенъ Гоголемъ съ поразительной психологической вѣрностью.

Проблескиобщественной сатиры въ "Запискахъ".

Въ "Запискахъ сумасшедшаго" встрѣчаются проблески общественной сатиры, чего раньше мы не встрѣчали въ гоголевскихъ произведеніяхъ: разсужденія чиновника о начальствѣ, мысли о томъ, какое мѣсто въ свѣтѣ принадлежитъ генераламъ и камеръ-юнкерамъ,- все это для того времени мысли смѣлыя,- недаромъ тогдашняя цензура всѣ эти мѣста вычеркнула изъ "Записокъ.

Глубоко трогательнымъ воззваніемъ къ матери кончается этотъ смѣшной и патетическій разсказъ.

Сопоставленіе Поприщина съ Евгевіемъ ("Мѣдный всадникъ").

Произведеніе это можно сблизить съ "Мѣднымъ всадникомъ" Пушкина. Въ обоихъ произведеніяхъ выведены "маленькіе люди" и съ большими претензіями. Въ обоихъ произведеніяхъ судьба зло смѣется надъ нимя, и y обоихъ героевъ высокое о себѣ мнѣніе и неудовлетворенность жизнью доводитъ ихъ до безумія. У Пушкина эта идея развита сплошь въ трагическомъ освѣщеніи,- у Гоголя – въ комическомъ.

Отношеніе критики къ "Миргороду" и "Арабескамъ". Булгаринъ. Шевыревъ. Бѣлинскій.

И "Арабески", и "Миргородъ" появились въ печати приблизительно въ одно время. Тонъ гоголевскаго предисловія задѣлъ нѣкоторыхъ критиковъ, и они (Сенковскій, Булгаринъ) высмѣяли философскіе и историческіе взгляды Гоголя, о беллетристическихъ повѣстяхъ отозвались вскользь, хотя и одобрительно. "Повѣсть о ссорѣ Ивана Ивановича" не понравилась обоимъ критикамъ. "Какая цѣль этихъ сценъ?- спрашивалъ Булгаринъ – сценъ, не возбуждающихъ въ душѣ читателя ничего, кромѣ жалости и отвращенія? Въ нихъ нѣтъ ни забавнаго, ни трогательнаго, ни смѣшного. Зачѣмъ же показывать намъ эти рубища, эти грязные лохмотья, какъ бы ни были они искусно представлены? Зачѣмъ рисовать непріятную картину задняго двора жизни и человѣчества, безъ всякой видимой цѣли?" – Изъ этихъ вопросовъ лучше всего видно, какъ мало въ то время понимали художественный реализмъ даже видные тогда литераторы, и какъ безпомощны были они въ критической оцѣнкѣ литературныхъ произведеній. Впрочемъ – "Тарасъ Бульба" y обоихъ строгихъ критиковъ вызвалъ одобреніе. Съ большимъ сочувствіемъ о новыхъ произведеніяхъ Гоголя отозвался Шевыревъ; онъ поставилъ его среди первыхъ юмористовъ міра, назвавъ представителемъ славянскаго простодушнаго юмора. Многіе критики похвалилм Гоголя и за его реалмзмъ. Самой значительной м содержательной была критика Бѣлинскаго. Правда, онъ посмѣялся надъ "учеными" статьями Гоголя, но за то съ восторгомъ отозвался о немъ, какъ художникѣ, который безсознательно создаетъ "изъ ничего" "великое". Онъ превознесъ его за простоту вымысла, за реализмъ, умѣнье найти поэзію дѣйствительной жизни. "Каждая его повѣсть – смѣшная комедія, говорилъ онъ,- комедія, которая начинается глупостями и оканчивается слезами, и которая, наконецъ, называется жизнію. И таковы всѣ его повѣсти: сначала смѣшно, потомъ грустно! И такова жизнь наша: сначала смѣшно, потомъ грустно! Сколько тутъ поэзіи, сколько философіи, сколько истины!" – Онъ отмѣтилъ "народность" гоголевскихъ повѣстей, отсутствіе въ нихъ сентенціи и нравоученій. Гоголя онъ называетъ талантомъ "необыкновеннымъ, сильнымъ и высокимъ"… Онъ считаетъ его "главою русской литературы, занявшимъ мѣсто, оставленное Пушкинымъ, начинателемъ новой эпохи въ исторіи русской литературы". "Если бы насъ спросили, писалъ онъ, въ чемъ состоитъ существенная заслуга новой литературной школы, мы отвѣчали бы: въ томъ именно, что отъ высшихъ идеаловъ человѣческой природы и жизни она обратилась къ такъ называемой "толпѣ",- исключительно избрала ее своимъ героемъ, изучаетъ ее съ глубокимъ вниманіемъ и знакомитъ ее съ нею же самою. Это значило сдѣлать литературу выраженіемъ и зеркаломъ русскаго общества, одушевить ее живымъ національнымъ интересомъ. Уничтоженіе всего фальшиваго, ложнаго, неестественнаго долженствовало быть необходимымъ результатомъ этого новаго направленія нашей литературы, которое вполнѣ обнаружилось съ 1836 года, когда публика наша прочла "Миргородъ" и "Ревизора".

Значеніе критики Бѣлинскаго для Гоголя.

Изъ всѣхъ критическихъ отзывовъ того времени, несомнѣнно, отзывы Бѣлинскаго обращали на себя больше всего вниманіе Гоголя. Къ тому же Бѣлинскій указывалъ Гоголю ту же дорогу, на которую его толкалъ великій Пушкинъ. Вотъ почему мнѣніе Бѣлинскаго о повѣстяхъ "Миргорода" въ исторіи развитія гоголевскаго художественнаго творчества сыграло большую роль. Оба величайшія произведенія Гоголя – "Ревизоръ" и "Мертвыя души" – вдохновленныя Пушкинымъ, совершенно отвѣчали тѣмъ требованіямъ, которыя предъявилъ Гоголю и Бѣлинскій, называя его "главой" новаго періода въ исторіи русской литературы.

b) Второй періодъ дѣятельности Гоголя. Интересъ Гоголя къ театральному дѣлу. Значеніе Гоголя въ исторіи русскаго театра.

b) Второй періодъ дѣятельности Гоголя. Гоголь съ дѣтства интересовался театромъ; еще ребенкомъ онъ полюбилъ сцену, посѣщая представленія въ домѣ Трощинскаго; въ лицеѣ онъ сорганизовалъ изъ товарищей труппу, и самъ съ большимъ увлеченіемъ и успѣхомъ принималъ участіе въ представленіяхъ, причемъ особенно удачно игралъ роли старухъ (роль Простаковой была его лучшей). По пріѣздѣ въ Петербургъ онъ даже пытался, было, поступить на сцену, но его декламація, простая и естественная, была въ то время до такой степени необычна, что театральные судьи, привыкшіе къ высокопарному, ходульному чтенію, на испытаніи забраковали его. Объ удивительной манерѣ Гоголя читать просто и живо сохранилось немало самыхъ лестныхъ отзывовъ его друзей и знакомыхъ. Кромѣ того, онъ обладалъ талантомъ имитированья: могъ представить чужую манеру держать себя и говорить. Вотъ почему такимъ успѣхомъ онъ пользовался, когда читалъ (вѣрнѣе: "представлялъ въ лицахъ") въ кругу друзей свои комедіи и повѣсти {"Гоголь, разсказываетъ С. Т. Аксаковъ, до того мастерски читалъ или, лучше сказать, игралъ свою пьесу ("Женитьба"), что многіе, понимающіе это дѣло, люди до сихъ поръ говорятъ, что на сценѣ, несмотря на хорошую игру актеровъ, эта комедія не такъ смѣшна, какъ въ чтеніи самого автора. Слушатели до того смеялись, что нѣкоторымъ сдѣлалось почти дурно".}. Всѣ эти "сценическія наклонности'' и драматическія способности объясняютъ, до нѣкоторой степени, то обстоятельство, что Гоголь много и серьезно поработалъ для русской сцены въ качествѣ писателя. Его талантъ художника-реалиста, его любовь и знаніе "сцены" сдѣлали то, что въ исторіи русской драмы онъ занялъ почетное мѣсто "отца" новой реалистической бытовой комедіи. Въ его пьесахъ впервые правда жизни сочеталась съ художественной правдой въ искусствѣ. Послѣ него сцена стала отраженіемъ жизни: общіе типы, типы заимствованпые, условности въ интригахъ, моральная тенденція – все исчезло: художникъ-драматургъ и бытописатель стали однимъ лицомъ. У своихъ предшественниковъ онъ немногому могъ научиться и на его долю выпало созданіе настоящей русской комедіи, т. е. такой, которая удовлетворяла одновременно двумъ требованіямъ, – и художественнымъ, какъ извѣстное литературное произведеніе, и требованіямъ идейнымъ, какъ вѣрное изображеніе переживаемой дѣиствительности. Такая гармонія формы и содержанія была, достигнута y насъ только Гоголемъ и притомъ самостоятельно и сразу. Были, конечно, недостатки и въ его комедіяхъ, но, тѣмъ не менѣе, съ момента ихъ созданія должны мы начинать исторію нашего самобытнаго "національнаго" театра. Если это значеніе получилъ Гоголь, благодаря своей безсмертной комедіи "Ревизоръ", то для историка литературы любопытны и первые опыты его въ области драматургіи. Къ такимъ ближайшимъ предшественникамъ "Ревизора" относятся комедіи: "Игроки", "Женитьба" и разрозненныя сцены комедіи: "Владиміръ 3-ьей степени".