Но если реалистическіе и политическіе мотивы очень замѣтны въ творчествѣ Пушкина, – не они характерны для этой эпохи. Онъ, по преимуществу, остается еще "эпикурейцемъ". "Черни презирай ревнивое роптанье" – поучаетъ онъ въ одномъ стихотвореніи, понимая подъ чернью всѣхъ "благоразумныхъ" людей, которые не понимали его эпикуреизма. Такой-же "чернью" былъ для него и "высшій свѣтъ", весь окованный "приличіями". По-видимому, готовъ онъ къ "черни" отнести и литературныхъ "старовѣровъ", – слишкомъ строгихъ Аристарховъ-псевдоклассиковъ.
Такимъ образомъ, уже въ этотъ первый періодъ опредѣлилось въ Пушкинѣ стремленіе къ независимости чувствъ и мысли,- "чернью", въ его глазахъ, была всякая среда, которая дерзала накладывать свое "veto" на свободное пользованіе всѣми благами свободной жизни.
"Русланъ и Людмила".
Преобладающими настроеніями лицейскаго періода проникнуто первое крупное произведеніе Пушкина: "Русланъ и Людмила" (начато въ 1817 году, окончено въ 1819 году).
Литературная исторія поэмы. "Народничество" въ поэзіи XVIII в.
По типу своему, это произведеніе принадлежитъ къ тѣмъ поэмамъ и романамъ конца XVIII-го и начала ХІХ-го вѣка, въ которыхъ ясно сказалось тяготѣніе къ творчеству въ "народническомъ" духѣ. Для полнаго осуществленія его – нужно было только понять народъ. Эго сдѣлалъ Пушкинъ, но гораздо позднѣе, въ періодъ жизни въ селѣ Михайловскомъ. Теперь-же онъ стоялъ такъ же далеко отъ пониманія народа, как Чулковъ, Поповъ, Карамзинъ и др. (см. II ч. моей "Исторіи русской словесности" стр. 293-298). Поэтому всѣ эти первыя "народническія произведенія" отразили на себѣ вліянія псевдоклассицизма и сентиментализма,- въ такой же мѣрѣ зависѣли они и отъ волшебно-рыцарскихъ романовъ; истинная-же "народность" русская очень слабо выразилась въ этихъ произведеніяхъ. Тѣмъ не менѣе въ тяготѣніи къ народному, въ интересѣ къ родному творчеству – великій смыслъ "народническаго" направленія. "Русланъ и Людмила" сложился цѣликомъ подъ вліяніемъ творчества этихъ писателей.
Такимъ образомъ, Пушкинъ былъ неправъ, называя содержаніе своей поэмы "дѣлами давно минувшихъ дней", "преданьями старины глубокой". Такъ опредѣляя свое произведеніе, онъ стоялъ на той обычной точкѣ зрѣнія, которая не только въ народныхъ былинахъ, но и въ романахъ Чулкова видѣла поэтическія воспомиванія о дѣйствительныхъ фактахъ русскаго прошлаго.
Мы видѣли уже, что волшебно-рыцарскіе романы Чулкова и Попова и др. тѣсно примыкаютъ къ поэмамъ Аріосто, Боярдо, къ романамъ-пародіямъ Виланда ("Оберонъ") и пр., съ тѣмъ только отличіемъ, что въ русскія подражанія вставлены имена русскихъ богатырей,- имена, взятыя изъ былинъ, a иногда и вымышленныя.
Построеніе волшебно-рыцарскихъ романовъ, иностранныхъ и русскихъ.
Какъ всѣ волшебно-рыцарскіе романы и поэмы ("Амадисы", "Пальмерины", "Влюбленный Роландъ", "Неистовый Роландъ"), такъ и романы Чулкова и Попова построены на шаблонныхъ схемахъ: рыцари разыскиваютъ красавицъ, потащенныхъ чародѣемъ, или какимъ-нибудь насильникомъ. Для освобожденія красавицы нужно преодолѣть рядъ трудностей, испытаній, надо вооружиться особыми "талисманами", "волшебными мечами", "копьями" и пр. Подвигъ, конечно, удается – чародѣй оказывается побѣжденнымъ, и благодарная красавица награждаетъ своею любовью избавителя-рыцаря. Здѣсь и добрые чародѣи, помогающіе герою совѣтомъ, или дѣломъ, здѣсь и волшебные замки, съ очарованными красавицами, и соблазны, и ужасы…
Построеніе поэмы Пушкина. Пародіи на волш.-рыц. романы. Поэма Пушкина – пародія. Достоинство поэмы.
Совершенно такъ же построена поэма Пушкина,- сравнительно съ романами Чулкова и Попова, въ ней нѣтъ ни одного новаго мотива, нозато она граціозна, удивительно свѣжа, вся пропитана тонкимъ остроуміемъ, блещетъ яркостью красокъ и легкой примѣсью изящнаго эпикуреизма, который такъ характеренъ для многихъ пушкинскихъ произведеній лицейскаго періода. Рыцарскіе авантюрные мотивы, которые y многихъ писателей разрабатывались серьезно, въ поэмѣ Пушкина разработаны шутливо: скептицизмъ ХVIII-го вѣка, вліянія Вольтера, Виланда, Гамильтона, Ла-Фонтена внесли въ юношескую поэму Пушкина эту своеобразную окраску, сближающую поэму Пушкина съ "пародіями" на рыцарскіе романы. Такимъ образомъ, это ироническое отношеніе автора къ содержанію своего произведенія и, въ то же время, полное неумѣніе разобраться, что въ сказочныхъ мотивахъ народнаго происхожденія, что книжнаго,- помѣшали первому произведенію Пушкина сдѣлаться "народнымъ". Къ достоинствамъ поэмы надо отнести прекрасную форму этого произведенія, легкій, игривый стиль, бодрое, задорное настроеніе, которое пронизываетъ всю поэму, ярко и полно отразившую на себѣ идеалы и настроенія лицейскаго періода.
Отношеніе русскаго общества къ поэмѣ.
Поэма была принята русской публикой восторженно – ясное доказательство того, что она пришлась по плечу русскому обществу,- въ ней видѣли старое, извѣстное, но сказанное на новый ладъ, возведенное въ дѣйствительную красоту.
а) Сочувственные отзывы о ней. b) Отрицательные.
Впрочемъ, критика русская раздѣлилась на два лагеря – одни восхваляли поэму, другіе ее осуждали. Жуковскій, послѣ прочтенія поэмы, подарилъ Пушкину свой портретъ, съ надписью: "побѣдителю-ученику отъ побѣжденнаго учителя". Другой "арзамасецъ" Воейковъ написалъ длинный разборъ поэмы, въ которомъ ее превознесъ, какъ произведеніе, въ "романтическомъ" духѣ написанное; онъ нашелъ въ поэмѣ и нравственную цѣль, которая достигнута поэтомъ, такъ какъ злодѣйство оказалось наказаннымъ, а добродѣтель торжествующей… Но Воейковъ не удержался и отъ упрековъ,- онъ нашелъ, что поэтъ недостаточно цѣломудренъ: "онъ любитъ проговариваться, изъясняться двусмысленно, намекать, употреблять эпитеты: "нагіе", "полунагіе", говоря даже о холмахъ и сабляхъ – напр.: "холмы нагіе", "сабли нагія"; онъ безпрестанно томится какими-то желаніями, сладостными мечтами и пр." Такъ наивно судилъ о поэмѣ Пушкина ея поклонникъ: онъ увидалъ въ ней "романтизмъ", котораго тамъ не было,- "нравоучительность", которая отсутствовала, и безнравственность тамъ, гдѣ была только игра молодой фантазіи. Еще курьезнѣе отзывы о поэмѣ ея противниковъ. Одинъ изъ нихъ хулилъ поэму съ точки зрѣнія псевдоклассицизма; попутно онъ высказывается и о народныхъ сказкахъ; ихъ онъ называетъ "плоскими шутками старины", несмѣшными, и незабавными, а отвратительными по своей грубости. Поэтому и поэма Пушкина показалась ему произведеніемъ вульгарнымъ, недостойнымъ печати. Онъ восклицаетъ: "позвольте спросить: если бы въ Московское Благородное Собраніе какъ-нибудь втерся (предполагаю невозможное возможнымъ) гость съ бородою, въ армякѣ, въ лаптяхъ и закричалъ бы зычнымъ голосомъ: "здорово, ребята!" – неужели бы стали такимъ проказникомъ любоваться!". Такимъ же "неприличіемъ" показался ему литературный дебютъ Пушкина.
Въ чемъ "новизна" поэмы?
Очень важно, что для стариковъ-псевдоклассиковъ поэма Пушкина показалась "проказникомъ",- это и было "новое слово", внесенное Пушкинымъ; за это превознесли его друзья-арзамасцы, за это на него напали старики. Вся сотканная изъ старыхъ поэтическихъ формулъ, поэма Пушкина была нова своимъ свободнымъ отношеніемъ къ литературнымъ традиціямъ; она не была романтическимъ произведеніемъ {Фантастика поэмы не та, съ которой явился романтизмъ. Романтизмъ относится къ своимъ чудесамъ съ "вѣрой" (ср. сочиненія Жуковскаго),- между тѣмъ, у Пушкина отношеніе къ фантастикѣ то, что мы встрѣчаемъ въ волшебныхъ сказкахъ ХѴIII-го вѣка – скептическое, ироническое.}, но она была "вызовомъ" творчеству "старому", связанному правилами, подчиненному морали,- тусклому и однообразному… Тотъ фактъ, что около этого юнаго произведенія въ русской критикѣ разгорѣлаь ожестченная полемика, доказываетъ всю важность поэмы.
b) Пушкинъ на югѣ. Психологическія основаніа "міровой тоски" у Пушкина.
b) Пушкинъ на югѣ (періодъ міровой скорби). Пушкинъ на югѣ подчинился вліянію поэзіи "міровой скорби". Обстоятельства его жизни сложились такъ, что для пессимизма почва была хорошая. Неожиданно попавъ въ опалу, онъ, беззаботный и безмятежный эпикуреецъ, увидалъ оборотную сторону жизни,- непрочность своего положенія, полную зависимость отъ властей; онъ убѣдился, что многіе "друзья" отшатнулись отъ него, опальнаго поэта, увидалъ, что героини его легкихъ пѣснопѣній скоро забыли его… Все это были слишкомъ сильные удары для довѣрчиваго юноши, и разочарованіе въ людяхъ надвинулось на него. Знавалъ онъ и раньше приступы тоски, но тогда она лишь легкой тѣнью проносилась надъ его эпикурействомъ,- теперь она, правда, ненадолго, сдѣлалась господствующимъ настроеніемъ, опредѣлившимъ типичныя черты его творчества на югѣ.
Историческія и литературныя основанія "міровой тоски". "Рене" Шатобріана.
"Міровая скорбь" коренится еще въ серединѣ ХVIII-го вѣка. Вѣкъ французской философіи былъ эпохой блестящей, самодовольной цивилизаціи,- эпохой холодной и умной, по своимъ убѣжденіямъ, впрочемъ, не всегда глубокимъ и потому шаткимъ. Въ вожакахъ эпохи было мало любви и страсти,- "много логики". Этотъ вѣкъ, додумавшійся до безпросвѣтнаго матеріализма, человѣка представившій, какъ машину ("L'homme machine"), умудрился не только на всю жизнь человѣка, всего государства, но и на жизнь міра смотрѣть такъ же просто и близоруко. Руссо, во имя забытаго "чувства", выразилъ свой протестъ, – онъ обрушился на эту холодную, разсудочную культуру,- онъ призналъ, что цивилизація дѣлаетъ людей "несчастными"… Это признаніе и было зерномъ, изъ котораго развернулась европейская "міровая скорбь". На первыхъ порахъ ученики Руссо попытались бороться съ разсудочностью вѣка, съ ложью и односторонностью цивилизаціи – во имя идеаловъ правды, простоты и любви. Въ Германіи эти сторонники Руссо создали настроеніе "Sturm und Drang'a", во Франціи – ту революцію, которая должна была перестроить всю жизнь на началахъ любви, на проведеніи въ жизнь идеаловъ "равенства", "братства" и "свободы". Въ Германіи это увлеченіе протестомъ, увлеченіе своей "свободной личностью", привело къ Вертеру, разочарованному юношѣ, который кончаетъ свои дни самоубійствомъ. На землѣ ему нѣтъ мѣста – или онъ долженъ смириться, какъ смирились Гете, Шиллеръ и другіе. Во Франціи разочарованіе выразилось еще сильнѣе,- революція показала, что апостолы прекрасныхъ словъ: "свобода", "равенство" и "братство" часто оказывались самыми обыкновенными тиранами, необузданными и свирѣпыми… Революція разбудила въ обществѣ всѣ темныя силы, и недавній гражданинъ-идеалистъ предсталъ звѣремъ. И вотъ, насколько прежде была безгранична въ людяхъ вѣра въ себя и въ ближняго, настолько теперь стало безгранично ихъ отчаянье. Онъ озлобился противъ людей, виновниковъ этого несчастія, сталъ презирать ихъ и ненавидѣть, отъ любви перешелъ къ враждѣ, къ холодному индифферентизму и кончилъ самымъ мрачнымъ осужденіемъ жизни… Его скорбь объ этомъ мірѣ дошла до крайнихъ предѣловъ,- она превратила его въ скептика и мизантропа. И революція, и имперія Наполеона одинаково вели къ этому антиобщественному настроенію. "Рене" Шатобріана, этотъ разочарованный эгоистъ, бросающій родину и уходящій отъ людей въ лѣса и степи Америки – лучшій представитель этого настроенія.