Многие из этих прав и преимуществ, как увидим ниже, удерживались женщинами в течении некоторого времени и в последующую эпоху постепенного женского порабощения. Но и в первичный период истории слегка очерченные нами вольности и права женщины далеко не имели такого безусловного значения в жизни, как это может показаться с первого взгляда. Всё это были частью отживающие остатки первобытной женской свободы, частью же плоды борьбы женщины с враждебными ей началами, под влиянием которых совершалось её постепенное порабощение. В жизни каждого первобытного общества наблюдателя обыкновенно поражает множество самых радикальных противоречий, какая-то чудовищная смесь добродушия и зверской жестокости, братства и ненависти, честности и безнравственности, апатии и страстности, суеверного страха перед богами и дерзкого кощунства, доходящего до наказания идолов плетьми и розгами, семейных добродетелей и антисемейных пороков, женской свободы и женского рабства и т. д. Это значит, что в таком обществе идёт ещё процесс его социального брожения, совершается борьба разнообразных элементов, долженствующих впоследствии слиться в одну более или менее солидарную массу. То же самое видим мы, в частности, и в истории женщины. Принцип её свободы и равенства борется с патриархальным началом её подчинённости семье и мужу. Поэтому-то в первобытной славянской жизни наряду с указанными нами правами и преимуществами женщины и со светлыми народными воззрениями на неё, мы видим целый ряд идей и явлений совершенно противоположного характера.
Славяне живут отдельными независимыми семействами, разрастающимися в роды. У некоторых племен семейный союз ещё не окреп и внутри его идут постоянные раздоры между домочадцами. У поляков отеческая власть не успела ещё утвердить своих абсолютных прав. Отношение отца к взрослым сыновьям было основано скорее на равенстве, чем на подчинённости. Отец отчуждал семейное имущество не иначе, как с согласия жены и детей. Когда родитель старился и дряхлел, то сыновья ipso facto[8] этого одряхления вступали во владение семейным имуществом. Непрочность семейной связи видна и из того обстоятельства, что, по свидетельству арабских путешественников, отец был обязан кормить и воспитывать своего сына только до совершеннолетия. Тогда отец давал ему лук со стрелами, говоря: «ступай, промышляй сам о себе». Несмотря на это, у большинства славянских племён семейный союз является уже прочной институцией и независимые одно от другого семейства, разбросанные по стране, представляются небольшими государствами. Такой быть отчасти сохранился до сих пор в Сербии. «Жилища в Сербии» – говорит Мармье – «рассеяны по долинам и холмам; каждое жилище составляет свой отдельный, небольшой мир; в нём соединены все ремесла, а поля и леса, окружающие эту колонию, удовлетворяюсь всем её потребностям. Сообщения между этими земледельческими коленами довольно затруднительны. Пройдя лесом по неровным тропинкам, извивающимся по отлогости холмов, и перейдя в брод несколько речек, доходишь до одной из обширных ферм, обитаемых тремя или четырьмя поколениями. Сербские семейства никогда не разлучаются. Каждый сын, который женится, приводите свою жену под отцовский кров. Им дают в одном из флигелей отдельную комнату, но для всех, для старых и для молодых, очаг и стол один. Там разделы неизвестны; там деды видят вокруг себя вырастающих внуков. Все члены живут, как рой пчёл в одном улье». У племён, живших подобными семействами, отеческая власть имела уже такой абсолютный характер, что в сравнении с нею кажется мягкою даже римская patria potestas.[9] Отец семьи или рода был государем, собственником, судьёю и жрецом[10]). Он имел право над жизнью и смертью своих детей, особенно женского пола. Под жертвенными ножами отцов детская кровь сплошь и рядом обагряла собою домашние алтари славян. Родительская власть основывалась не на одной только физической силе, но имела свойства сверхъестественного божественного значения. Воля отца, или матери определяла всю будущность детей. Их благословение приносило с собою всевозможные блага, избавляло от всяческих бед, от болезней, преждевременной смерти, кораблекрушения. Родительское проклятие всемогуще в такой же степени. Дети, проклятые отцом или матерью, неминуемо подвергаются ужасным бедствиям; они делаются добычею водяных и леших. Злое, неосторожно сказанное в сердцах слово, хотя бы и вовсе без желания, чтобы оно сбылось, никогда не останется без дурных последствий для проклятых детей. Самая религия, в своей первичной форме, носила домашний, семейный, родовой характер и состояла в поклонении предкам. Мифическая личность дедушки-домового была главным божеством семьи, домашний очаг его алтарём, а отец семейства – жрецом-жертвоприносителем. В лице домового чествовался начальный основатель рода, первый устроитель домашнего очага. Каждое семейство, поэтому, имело своего бога; каждый дом славянина, каждая храмина была в то же время и храмом для своих обитателей. Домовой – это идеал патриархального хозяина, как он называется ещё до сих пор. Он заботится обо всякой мелочи домашнего обихода, за всем наблюдает, помогает работникам, даже ворует из чужих домов в пользу своего семейства.
9