Подходя к воротам, Рауф ни с того ни с сего вдруг испытал приятное ощущение робости и смущения, показавшееся ему тут, на пороге родного дома, совершенно неуместным и нелепым. Кроме того, оно мешало наслаждаться заслуженной радостью победителя. Он пытался побороть это состояние, но оно, вместо того чтобы бесследно исчезнуть, усилилось к тому времени, когда он вошел во двор, и под его вредным воздействием у Рауфа замедлились шаги и вспотели ладони. Поэтому он обрадовался, что его приход оказался незамеченным.
На балконе, где обычно собиралась вся семья, никого не было видно. Дорожка к дому шла через ровную площадку, покрытую разросшимися плетьми нераскрывшихся виноградных лоз, и, глядя на них, он почему-то озабоченно вспомнил, что пора .обрезки и прививок подходит к концу и виноградник останется невозделанным. С этой неожиданной и ранее не приходившей в голову мыслью оказалось справиться нетрудно и, быстро избавившись от нее, Рауф поднялся на веранду.
С заднего двора доносился оживленный шум. Судя по возбужденным выкрикам, игра проходила азартно. Некоторое время Рауф в раздумье постоял на балконе, а затем, после того, как окончательно пришел к решению не использовать спортивную площадку в качестве места первой встречи с домочадцами, поднялся по внутренней лестнице на второй этаж.
Окна здесь были распахнуты настежь и, чтобы его не увидели со двора, он, низко пригнувшись; прошел мимо них к ближайшей двери и там на пороге остановился, как вкопанный, наподобие человека, перед которым неожиданно открылось необычное зрелище, вроде, скажем, водопада в горах или автомобильной аварии. И это было странно, потому что ничего особенного, кроме своей жены Халиды, дремавшей на тахте, он в этот момент не увидел. И все-таки не мог ни шагу ступить дальше, даже окликнуть ее не посмел, ему отказали ноги, онемел язык. А она вместо того, чтобы проснуться от стука его сердца и броситься навстречу, продолжала спокойно спать. Наконец, истекла минута оцепенения, и Рауф тихо вошел в комнату. Он стоял и рассматривал свою собственную жену, и она казалась ему самой желанной и прекрасной из всех виденных им женщин. И это несмотря на то, что не будучи оповещенной о свидании, она лежала перед мужем какая есть, не накрашенная и непричесанная, и не в кружевном белье под надушенным прозрачным пеньюаром. Испытывая безудержное влечение, он присел рядом, прикоснувшись к разметавшимся на подушке волосам, тихо назвал ее по имени. Вначале испуг и недоумение мелькнули в затуманенных сном глазах, когда она увидела близко над собой лицо Рауфа, но вскоре исчезли, когда, окончательно проснувшись, она оказалась в его объятиях.
На предложение немедленно оповестить о радостном событии всех волейболистов он отозвался лишь коротким нервным смешком и надолго прильнул поцелуем к горячим и без помады розовым губам. Несмотря на продолжительность этого действия, оно не привело к ответному взрыву страсти. Продолжая неподвижно лежать и после того, как он, торопливо сорвав с себя одежду, начал дрожащими руками расстегивать ее халат, она лишь безучастно посоветовала, чтобы он на всякий случай запер дверь.
После долгой разлуки ему показалось незнакомым лежащее рядом женское тело с нежной кожей округлых плеч и высокой груди, исполненные притягательной красоты упругие полные бедра. И он испытал ни с чем не сравнимую радость, почувствовав, как постепенно начинают отзываться на его исступленные ласки ее губы и тело. Радость и смутившее самого Рауфа благоговение.
Он подошел к окну и, стараясь не высовываться, осторожно выглянул в окно. Ему не терпелось посмотреть на детей, но увиденное сразу же заставило отказаться от дальнейшего обзора - прямо напротив окна в тени забора стояла его машина. Да, да!
Как это ни невероятно, но той же марки и того же цвета, что и его собственная, запертая в гараже, с той же не выправленной вмятиной на переднем левом крыле... Кроме того, к машине был прикреплен знак, также заставивший Рауфа усомниться в известной истине, в соответствии с которой одна и та же вещь не может одновременно находиться в разных местах.
В мыслях Рауфа возник сильнейший беспорядок, и он, вернувшись на тахту, на две-три минуты удалился от активной умственной деятельности.
- Там у забора стоит машина, - затем сказал он. - Моя?
- Наша, - подтвердила жена, она одевалась, застенчиво укрывшись за открытой дверцей шифоньера. - Кямиль нас на ней привез. Я не знала, что он так хорошо водит.
- А как он очутился в моей машине? - спросил Рауф. - Я же запер ее в гараже, а ключи взял с собой.
- Снесли гараж сказала жена. - Во дворе снесли все гаражи. Объявили, что построены незаконно. Два месяца назад, - обеспокоенная молчанием мужа, она выглянула из-за дверцы, - ты не расстраивайся. Всем бывшим владельцам отведены участки в восьмом микрорайоне
- Почему я об этом не знал?
- Посоветовали тебе не сообщать. Сказали, у тебя и без того неприятностей хватает... Ничего не пропало. Стены, крышу, к общем, все железо, сложили на новом участке, а запчасти Кямиль перевез сюда и опустил в погреб.
- Там еще кое-что было, - сказал Рауф.
- Бутылки? Дождались тебя целыми, сок выпили дети И еще банку там нашли, с вареньем. Не сразу догадались, что это варенье.
- Ну и...? - он удивился, что жена услышала, так тихо прозвучал его голос. - Все съели?
- Ни капли не осталось. Ели за завтраком, в обед и на ужин. Ты же знаешь, родители, особенно папа, почти не едят сладкое, а тут, как сумасшедшие, набросились. За неделю весь баллон опустошили.
Халида вышла из-за дверцы. На ней было платье из легкой светло-розовой ткани. Рауф его раньше не видел, так же как и новой прически, открывающей шею и не успевшие еще покрыться загаром плечи. В коротком платье и в туфлях без каблуков она выглядела такой юной, что у него, словно в предчувствии какой-то неотвратимой беды, тоскливо защемило сердце. Он ничего не сказал ей, потому что все его мысли и желание были вытеснены одной-единственной догадкой, и она, пронзительная и одинокая, теперь звучала траурной мелодией трубы над замолкшим оркестром.
Уже не таясь, он выглянул в окно, но обе команды, семья Рауфа и обитатели соседней дачи, были настолько увлечены игрой, что его никто не заметил. Он не удивился, увидев среди играющих тестя, который, облачившись в синие с белым кантом трусы и такую же майку, играл старательно, но явно неумело. Судя по тому, как он с азартным воплем, оттолкнув в сторону сына Рауфа, подпрыгнул над сеткой в тщетной попытке добить мяч, сам он этого не понимал. Вид потного человека с перекошенным от крика лицом, который, забыв о приличествующем его возрасту поведению, резвится с детворой, - зрелище не из приятных. На Рауфа оно произвело прямо-таки отталкивающее впечатление, особенно после того, как он, стоя у окна, вдруг заметил удивительное сходство между суетливо подпрыгивающим на мосластых ногах тестем и отвратительной птицей киви. А когда тесть, держа мяч перед носатым лицом, поскакал на подачу, Рауфу показалось, что не человек, а мерзкое двуногое пернатое устремилось в беге к нему, и он отпрянул от окна.
Больше всего ему хотелось остаться одному, и он облегченно вздохнул после ухода жены, которая спустилась вниз, чтобы накрыть стол в честь предстоящего сюрприза.
Рауф сидел на тахте, подперев руками голову, и, стараясь не отвлекаться на мелкие детали, обдумывал в главных чертах план будущей жизни. Но успел составить лишь вступительную часть, и то не полностью, потому что ему помешал ворвавшийся вместе с порывом ветра мощный радостный крик, в котором дружно слились хорошо знакомые голоса.
Услышав этот крик, возвестивший, что победила его семья, Рауф заставил себя встать. Выйдя из комнату, он начал медленно спускаться вниз.