- Доброе утро, Мила! Может, хватит прятаться?
Тишина в ответ, довольно долго. Лёгкий шорох: белка, пробегая, произвела больше шуму. Густые кусты расступились перед рослой старухой. Нет, если смотреть сквозь морок, красивой зрелой женщиной в штормовке, брезентовых штанах и «болотниках», подвёрнутых чуть ниже колен. За правым плечом, прикладом вверх, двустволка. В ярких изумрудных глазах - «Эльфийские стрелы», готовые сорваться в любой момент.
- Доброе утро, говоришь? Это когда по моему лесу почти месяц шляются трое навов, двоих из которых я категорически не желаю тут видеть? - голос лесной жительницы оказался мелодичным и мягким, с лёгкой, едва заметной трещинкой-хрипотцой. Очень знакомый, памятный голос.
- А в стволах у тебя обсидиан? Не пожалела тех бус?
Женщина прищурила глаза. Мрачновато улыбнулась, не подтверждая и не опровергая предположение нава.
- Тебя-то, Ромига, каким ветром сюда занесло?
- Обычным, любопытным, - он тоже улыбался: открыто и радостно, глядя на неё снизу вверх. Бельчата продолжали таскать орехи с раскрытых ладоней, и старшая белка успела вернуться.
Женщина фыркнула:
- Тебя сейчас хоть детишкам показывай: образец навской благостности и миролюбия. А я бы, например, хотела узнать, где ты раскопал то поисковое заклинание. Оно такое древнее, что его наши-то, кроме Белых Дам, почти не помнят. А прочие, я думала, не знают.
- Спроси. Может, расскажу. Только ты совсем одичала в глуши, Мила. Нет бы, начать разговор: «Здравствуй, Ромига, я очень рада тебя видеть!» Это ведь будет правда?
Женщина насупилась, глядя на нава, размышляя о чём-то или вспоминая - и вдруг буквально расцвела улыбкой. Глаза заискрились весенней, солнечной зеленью, боевые заклинания в них больше не зрели.
- Я, правда, рада! Здравствуй.
Он приглашающе кивнул, она без слов присела на бревно рядом. Длинные пальцы нава коснулись загорелой, покрытой персиковым пушком щеки:
- Ты стала ещё прекраснее, Мила. Не думал, что это возможно.
- И ведь не врёшь, даже удивительно.
Солнечный луч ослепительно вспыхнул в волосах люды, стянутых в тугой, тяжёлый пучок на затылке.
- Старишь себя мороком, под челу. Скручиваешь свою красоту, скалываешь шпильками, - ещё одно, почти невесомое, прикосновение, и строгая причёска рассыпалась. Потоки бледного золота хлынули по спине, плечам, укрыли женщину до носков сапог, заструились по травам и мху. - А ещё больше прячешь под этими дурацкими тряпками, - руки нава легко проникли под штормовку и клетчатую рубашку люды.
Она рассмеялась, будто колокольчики зазвенели. Упёрлась ладошками ему в грудь, чуть отстраняя от себя:
- Погоди, Ромига. Сорок лет назад ты сказал, что двум уважающим себя магам не пристало миловаться в лесу под кустом.
- Тогда ты не была Белой Дамой. Да и погода хуже.
- Сказал, и тут же построил портал в свой дом. А сегодня я хочу пригласить тебя к себе. Хочешь?
- Конечно. Только мы никуда не спешим, - он завораживающе медленно пропускал сквозь пальцы длинные-длинные золотые пряди, любуясь, как играют на них солнечные отсветы.
- Сорок лет не спешили, куда уж теперь, - трещинка-хрипотца в голосе стала заметнее. Ромига ощутил грусть собеседницы, цепенящим холодком. Заглянул в зелёные глаза:
- Жалеешь?
Она вздохнула, опустила ресницы, молча подставила лицо солнцу. Приметы возраста отчётливо читались в ярком утреннем свете. Около семидесяти для люды - зенит, вершина, зрелость. Чуть поплывший овал лица, почти незаметные морщинки у глаз и рта: первые признаки физического увядания, которые, при желании, легко убираются. Ведь колдовская сила и мастерство зелёной ведьмы ещё некоторое время будут прибывать, расти. «У младших пики физической и магической формы обычно не совпадают, и так досадно коротки».
Помолчав с минуту, женщина жёстко усмехнулась, отвечая наву прямым, пристальным взором:
- Жалею ли я, что приняла решение не связываться с тобой всерьёз? Не ломать свою жизнь, как Сусанна с вашим комиссаром? Бывало, жалела. Когда поняла, что карьера Дочери Журавля для меня закрыта. Когда потеряла мужа, ребёнка, соратников и оказалась на пепелище всех надежд. Когда обстоятельства вынудили меня уехать из Города и стать Белой Дамой. Но в общем, нет, не жалею. Сусанна полжизни прожила со своим навом, как деревце у неколебимой скалы. Ты же, Ромига, шальной ветер: нынче здесь, завтра там, послезавтра - вообще неизвестно где. Читала я твоё досье, наставница мне показывала. Назвать ветер своим - нужно очень много смелости или глупости. У меня столько нету, и не было никогда. Но я всегда хотела спросить: чего ты всё ищешь, мотаясь по Земле? Будто покоя тебе нет?