- А ловко же ты, человече, картинки показываешь. Кто бы подумал... Ты кино снимать не пробовал?
- Что?
- А, не важно. Потом. Слушай, а зачем ты всё это делал? Можешь сказать?
«Снявши голову, по волосам не плачут, а самый короткий путь между точками - прямая», - подумал Семёныч:
- Я хотел перестать бояться твоего тёмного колдовства.
- Ну и как? Успешно? Проверим?
Шальная, азартная улыбка. Тень за Ромкиной спиной вдруг налилась чернотой, хищно зашевелилась. Парень вскинул руки ладонями вверх, из них хлынул уже знакомый тёмный туман, на этот раз густой, плотный, словно облака сажи. Заклубился, окружил человека тесным коконом, подступил к лицу. Старик почти перестал видеть родные стены лаборатории, даже яркую лампу над столом. Мелькнула мысль: «Лучше надышаться фосгена с ипритом, захлебнуться гнилой болотной водой, чем впустить в себя это». Жуть сдавила сердце. Семёныч был близок к панике, однако нашёл, что противопоставить тёмной стихии. Как-то исхитрился окружить себя защитной пеленой, будто скафандром. Тут же почуял: защита слабая, хрупкая. Тёмное, если навалится, сметёт её мигом. А не подержав в руках кувшинчик - Ромкой же дарёный - старик и того бы не смог. «Ёж твою двадцать! Да оно же не нападает, даже не старается напугать по-настоящему. Просто играет мускулами, показывает силу!»
- Ром, перестань издеваться над стариком. Ты крут. Думаю, захотел бы, сожрал меня на ужин, даже не запачкав костюма. Однако ты пришёл учиться ко мне, а не наоборот. Вот и веди себя прилично. Умеешь ведь!
Ромка сделал красивый, стремительный пасс, и комната мигом очистилась от чёрного тумана. Ухмыльнулся довольно, и столько обаяния было на этой шкодной физиономии, что Семёныч даже не нашёл сил злиться за неприятную выходку. Только вздохнул:
- Ох, намаюсь я с тобой, чертяка! И откуда ты такой вылез?
Ученик не ответил, сочтя вопрос риторическим. Чуть помолчал, снова прожёг «рентгеновским» взглядом и спросил:
- Семёныч, а сам-то ты как думаешь: помогло тебе вчерашнее колдовство?
- Помогло.
- Но ты ведь испугался.
- Испугался, да. Но без паники.
- Ты и раньше в неё не впадал.
- Но совладать со страхом было гораздо труднее.
- Допустим, без зелёной энергии ты совсем не мог защищаться. Теперь можешь, вот и осмелел.
- Да какая там защита - слёзы!
- Тебя кто-то когда-то учил её правильно строить? Может, одна такая зеленоглазая красавица, блондинка?
Фотограф чуть не рявкнул: «Тебя, щенок, не касается!» Но давеча он сам думал поговорить с Ромкой о Люде, Вадиме и рыжих убийцах, о некоторых других странных историях и личностях. Просто не дозрел пока. Строго посмотрел в наглые, азартно прищуренные чёрные глазища.
- Ром, зарываешься! Осади. А защиту строить меня никто не учил. Сам слепил. Не понял, как, лишь бы работала.
- Правда, сам. Не врёшь. Хотя блондинка-то была. А, Семёныч? Как её звали? Людмила?
- Ром, имей в виду, я очень не люблю допросов. Чего докопался?
- Да просто хочу убедиться, что ты действительно переплетаешь судьбу, а не треплешься и не маешься дурью.
Семёныч кое-что смекнул. Тихонько фыркнул:
- Смешной ты, Ромка! Зачем убеждаться, когда и так прекрасно знаешь? Мало того, сам делаешь! Или начальство потребовало результата? Чтобы «берёшь в руки, маешь вещь»?
- А ты, Михал Семёныч, догадливый! Просто на редкость, - парень мечтательно улыбнулся, склонил голову на бок, подпёр рукой, запустив пятерню в густые волосы. Жест показался старику кокетливым до неприличия, до вульгарности, Семёныча аж передёрнуло... А в чёрных глазах - пугающий восторг естествоиспытателя перед редкой находкой. «Вот ведь нечисть!» Старик пару раз сморгнул и проглотил вопрос, который собрался было задать. Настроение резко испортилось: «Зря я связался с этим типом. Но на попятную уже не пойду».
- Ром, если хочешь кому-то предъявить зримый, осязаемый результат, то давай сейчас за работу. Тот узор нам ещё долго плести. Вместе. Я ведь не просто так хотел перестать тебя бояться, а чтобы научить.
- А и правда, за увеличитель пора, - Роман допил коньяк. Гибко, по-кошачьи, потянулся - и вот он уже на ногах, в противоположном углу комнаты, добывает что-то из кейса. - Я уверен, мы ещё много интересного друг другу порасскажем. Но отпечатки нам с Геннадием Николаевичем нужны послезавтра, крайний срок.
Три с половиной часа напряжённой работы. Скупые указания Семёныча. Короткие, строго по делу, вопросы и уточнения Романа. Ни одной ошибки или сбоя. В первые же полчаса старик перестал жалеть, что взял «нечисть» ассистентом и учеником. Фотограф, мастер своего дела, отлично знал границы собственных возможностей, границы возможностей «железок» и «стекляшек». Бабы Шурина наука и другое колдовство позволяли эти границы чуть-чуть раздвинуть. «Однако как много я, оказывается, готов отдать за ощущение, будто у меня выросла вторая пара рук: ловчее собственных, но такие же послушные. За вторые глаза, безошибочно видящие в серых и прозрачных пятнах на негативе суть, тайну и красоту будущего отпечатка. Почти невозможные вещи проходят у нас сегодня без сучка и задоринки. Душу я за это, конечно, не продам. Но прощать и терпеть готов многое».