- Наша столовая - хорошая. Директор бдит, шугает поваров. Я много лет здесь обедаю, и ничего: желудок в полном порядке. А вот у сына на работе - ужас. Готовят на машинном масле, посуду не домывают, тараканы - стадами. Говорил ему, не ешь котлет, если они зелёного цвета, бери варёное мясо...
Наву вспомнилась «бородатая» тайногородская шутка. Будто особое проклятие Азаг-Тота лежит на местах, где челы, пролетарии физического и умственного труда, едят в перерывах между работой. Дабы не иссякала в них вовек гиперборейская ненависть. В самом деле, каким образом горе-повара исхитряются даже из нормальных продуктов готовить невкусную и почти несъедобную гадость? Зачем несколько лет учатся этому в своих кулинарных техникумах?
- Михал Семёныч, вы пытаетесь испортить мне аппетит? Всё равно не получится. К нам в экспедицию раз прибился студент-медик. Он очень любил перед едой рассказывать про анатомичку, думал, ему больше достанется.
Особо трепетные челы нервничали уже с этого места. Старый фотограф остался невозмутим, как слон:
- Я снимал одно время для судмелэкспертов. Стол у них был один. Где работали, там же обедали, - и хитро посмотрел на ассистента.
Ромига ухмыльнулся. Вообще-то он мог достать подобным разговором самого крепкого чела и большинство прочих генстатусов. Даже не колдуя. Исподволь, особой интонацией подстегивать воображение собеседника, чтобы оно подкрепляло слова яркими картинками, запахами, осязательными ощущениями. Проверено, через некоторое время «клиент» будет готов. Нав вспомнил того студентика, блюющего в кустах. После обеда, ага. Ухмылка стала шире... Да, нав мог развлечься и теперь, но не имел резонов доводить Семёныча. Наоборот, собирался поддерживать старика в наилучшей форме. Потому промолчал.
Подгадали удачное время, почти без очереди. Взяли подносы: «Фу, сальные!» Ромига обозрел букетики мятых алюминиевых ложек и вилок, даже трогать не стал. Подошли к раздаче. Семёныч выбрал борщ, пюре с котлетой, стакан компота. Светски улыбнулся пышнотелой краснолицей блондинке за кассовым аппаратом - та засияла.
Нав пробежал глазами меню, выставленные рядком тарелки, принюхался к запахам, доносящимся из больших кастрюль. Вот тут, кажется, более-менее похоже на еду.
Вторая работница общепита, копия кассирши, но помоложе, ухватисто шуровала половником в борще:
- Супчику? Второго?
- Положите мне, пожалуйста, три порции поджарки и тушёные кабачки, одну порцию. Супа не надо. Хлеба не надо. Морс из клюквы? Давайте.
Повариха смерила взглядом длинную стройную фигуру, широкие плечи, обтянутые чёрной водолазкой:
- О, какой хищный молодой человек.
- Вы даже не представляете, насколько, - нав ответил тоже с ноткой игривости, но повариха как-то сразу передумала расспрашивать, новенький он тут или командировочный. Что и требовалось. Отбелённые искусственные кудряшки в сочетании с маслеными глазками, широким лоснящимся лицом и плохо сложенным, непропорционально располневшим телом вызывали у Ромиги примерно такие же эмоции, как столовые приборы из алюминия.
Расплатился, присел за столик к Семёнычу. Недовольно отметил про себя липкий пластик в полосах от тряпки. Запустил правую руку в карман брюк, левой почесал кончик носа, прикрывая губы. Прошептал заклинание - в пальцах возникла изящная складная вилка. Достал её из кармана, раскрыл. Попробовал содержимое своей тарелки: «Мясо приготовили свежее, и то ладно. Пожалуй, одного эксперимента достаточно. Буду уходить на перерыв».
Посмотрел на Семёныча: старик с видимым удовольствием прихлёбывал бледно-розовый борщ. Ромига мрачно взялся за свою порцию и очистил тарелку, как можно быстрее. Организму нужно топливо, навский желудок переваривает даже гвозди, а изысканные вкусовые ощущения - в другой раз.
***
От старика не укрылось, как корёжило и воротило Романа от столовской стряпни и обстановки, которые Семёныч искренне считал нормальными. Питаться ассистент, видимо, привык в дорогих ресторанах? Или дома, где на стенах висят портреты прадедов графьёв? Фотограф знавал подобных людей, даже целые семьи, хотя с каждым поколением их оставалось меньше. «Прежние» нередко находили пристанище в науке, в том числе, связанной с экспедициями. Были в «полях» столь же стойкими и неприхотливыми, сколь в городе - щепетильными. Многое в облике и повадках Романа напоминало их, но доставать вилки из пустого кармана «обломки царизма» не умели, факт.
Память с утра подсовывала давнюю историю... Обрывок истории: без начала, конца, ясного смысла.
В апреле пятидесятого в жизнь Семёныча - тогда просто Мишки - ворвалась женщина-стихия, женщина-весна. Зеленоглазая блондинка нечеловеческой красоты! Век не забыть, как она впервые возникла на пороге его фотоателье. Золотисто-зелёный силуэт в лучах солнца, нежный голос, звонкий смех. Она назвала себя Людой. Его стала звать: «мой глупый фотограф».