— До чего же хорошо, а.
— Марк, — я приподнялась, — ты что-нибудь чувствуешь?
— В смысле?
— Ну, запахи, там, ветерок, тепло, холод.
— Нет. Только слух и зрение остались. Я как-то смотрел фильм, «Парень из пузыря», дурацкий такой. Там герой в прозрачном пузыре жил, потому что у него иммунитета не было. Вот и я тоже в пузыре — ни потрогать ничего не могу, ни понюхать.
— Бедный, — пожалела его Настя.
— Да ничего, я уже освоился, а поначалу, да, тяжело было.
— И как ты теперь? — Тоже заинтересовался Ванька.
— Не знаю, привык как-то.
— Я бы с ума сошла, — как же мне его жалко.
— Да я сам чуть не свихнулся. Только из-за родителей держался, боялся перед ними невменяемым показаться.
Мне расхотелось спрашивать дальше. Полежали молча.
Первым, как всегда, не выдержал Ванька.
— Все, подъем. У нас план горит.
Он вскочил на ноги и начал поднимать Настену, у которой подозрительно слезились глаза — тоже призрака жалела.
— Что у нас там в этом плане? — Я встала сама.
— Маш, ты только не ругайся. Я попросила Ваню свозить нас в Бухенвальд — это рядом.
— Настюш, это не место для развлечений. Может обойдемся без этого пункта?
— Нельзя. У моей бабушки там брат погиб. Я обещала.
Мне стало стыдно.
К одному из самых страшных мест в истории мы подходили в жутком волнении. Ворота со страшной надписью «Jedem das seine» — каждому свое — приковывали взгляд и словно гипнотизировали. Под ясным июльским солнцем и чистым небом это место казалось еще более зловещим.
— У меня мурашки по коже, — я остановилась перед входом. — Настя, ты сильно обидишься, если я туда не пойду?
— Конечно, нет. Оставайся.
— Ребят, вы идите, — вдруг подал голос Марк. — А я здесь с Машей подожду — я там не был, тоже перед воротами остановился.
— Мы быстро, — пообещала Настя.
Я осталась одна и немного отошла от дороги, чтобы другие посетители не обращали внимания на то, как я разговариваю сама с собой.
— Ни за что не поверю, что ты струсил и не пошел туда. Сколько тебе было?
— Лет восемь. Пошел, конечно, глупый был.
— А сейчас чего?
— А сейчас у меня волосы на затылке шевелятся. Там призраков тьма.
Я снова посмотрела на бывший лагерь — ничего, пара строений в поле, обнесенных забором, да несколько людей, живых.
— Не вижу.
— И не надо. Маш, они страшные.
— Так, что ж ты сразу не сказал? Я бы ребят туда не пустила, — руки покрылись мурашками. — Похолодало, что ли?
— Поэтому и не сказал — пусть идут, ей надо. А призраки не опасные, людей не трогают, даже расступаются перед ними.
— А мне теперь зачем рассказываешь?
В глазах вдруг помутнело. Я опустилась на землю, не отводя взгляда от поля, поежилась, обхватила колени руками. Марк сел рядом:
— Когда лагерь освободили, американцы пригнали сюда веймарцев, чтобы показать, что они натворили. У немцев вина за ту войну генетическая, встроенная в код, и я теперь понимаю, почему.
— Страшно. Марк, почему так страшно? — Слезы мешали смотреть, но я их не вытирала.
Призрак протянул руку, будто хотел меня обнять, но передумал и просто придвинулся ближе.
— Что-то они долго.
— Не волнуйся. Я их вижу, все в порядке. Ходят, смотрят, разговаривают. Настя слезы вытирает, Ваня пытается ее утешать.
Я тоже утерла мокрое лицо. Улыбнулась.
— Тяжко Ваньке. Когда Настя плачет, даже у меня сердце разрывается.
— Почему даже? Ты добрая, чуткая, — тут он спохватился. — Иногда.
Я не стала отвечать.
— Маш, — вдруг снова заговорил Марк, - я тебя сейчас опять испугаю. За ребятами призрак ходит. Маленький, пацан совсем.
— Брат, наверное. Бабушкин. Чего пугаться?
— Точно, а я забыл про него. Возвращаются, пойдем. Про духов расскажем?
— Не надо.
Я встала и нехотя пошла к воротам. Ребята вышли притихшие, даже у Ваньки глаза покраснели.
— В Веймар? — То ли спросила, то ли уточнила.
— В Веймар, - ответил брат. — Завтра домой поедем.
Город встретил нас приветливо, как родных. Все еще немного оцепеневшие мы зашли в уличную кафешку и заказали чай. Кофе в нашей компании почему-то никто не пьет. Впрочем, никакой тайны в этом нет: Ваньке и своей дури хватает, ему тонизирующего не надо, мне не нравится вкус, а Настя считает кофе вредным.
— Как же здесь все-таки здорово, — Ванька оглядел площадь и решил поделиться впечатлениями. — Дома, как игрушечные. Даже странно, что они так хорошо сохранились. Сколько им лет? Пятьсот-шестьсот?
— Семьдесят, от силы, — удивил нас Марк.
— Как так?
— По Тюрингии союзники прошлись, все разбомбили. Эрфурт меньше пострадал, а Веймару досталось.