– Я и сама довольно старомодна, – сказала девушка.
– Вы, кажется, упомянули, что ваша семья жила здесь?
– Да, но это было очень давно.
– Просто мне незнакома ваша фамилия.
– И неудивительно. Здесь жила моя тетушка. Ее звали Ева Галли. Но вы, скорее всего, не знали ее.
(Жена Рики, сидя в одиночестве в ресторане, вдруг щелкнула пальцами и воскликнула: «Старею!» Она вспомнила, кого ей напоминала эта девушка. Официант, юный, как вчерашний выпускник школы, наклонился над столом (он все еще сомневался, отдавать ли счет ей – после того как ее спутник унесся прочь) и произнес:
– М-м?
– Поди прочь, дурак, – незло проронила она, гадая, почему так получается, что одна половина выпускников школы похожа на головорезов, а другая – на физиков. – Хотя, постой! Дай-ка мне счет, пока ты не смылся.
Джим Харди обшаривал ее глазами, пока они поднимались по лестнице, и, отперев номер и поставив на пол ее чемодан, предположил:
– Надеюсь, вы проторчите в нашей дыре подольше.
– По-моему, ваша мама сказала, что вы терпеть не можете Милбурн.
– А я его уже полюбил, – ответил он, посылая ей взгляд, от которого растаяла Пенни Дрэгер вчера ночью на заднем сиденье его машины.
– Каким образом?
– Э… – подавленный выражением категорического отказа на ее лице, он уже не знал, что говорить дальше. – Ну, вы знаете…
– Разве?
– Ну, я просто хотел сказать, что вы чертовски красивая леди, вот и все. Такая манерная, – тут он решил показаться смелее, чем себя чувствовал. – Манерные леди всегда меня заводят.
– Неужели?
– Ну, – кивнул он. Ему никак не удавалось ее раскусить. Будь эта девица опытной, так выгнала бы его сразу же. Она же не прерывала его, но не похоже было, что она польщена или заинтересована, – ей было абсолютно все равно. Потом она удивила его, сделав то, на что он еще чуточку надеялся: сняла пальто. Грудь ее не впечатляла, но ноги были хороши. Но абсолютно неожиданно его атаковала вспышка чистейшего сладострастия, совершенно не похожего на ту скоротечную похоть, что он испытывал с Пенни Драгер или другими школьницами, с которыми переспал, волна пронзительного и холодного желания накрыла его.
– Э… – промямлил он, отчаянно надеясь, что она не выгонит его. – У вас здесь какие-то дела, да? Вы с телевидения или что-то в этом роде?..
– Нет.
Он переступил с ноги на ногу:
– Ну ладно, адресок ваш у меня есть. Может, как-нибудь заскочу к вам, поболтаем?
– Возможно. А ты любишь болтать?
– Ха. Ну… Мне надо идти вниз. В смысле, надо вставлять вторые рамы – холода…
Она села на кровать и вытянула руку вперед. Почти неохотно он направился к ней. Когда он дотронулся до ее руки, она вложила ему в ладонь аккуратно сложенный доллар:
– Вот что я тебе скажу, – произнесла она. – Коридорные не должны носить джинсы: вид неряшливый.
Он взял доллар и, забыв от смущения поблагодарить, выбежал из номера.
(«Ее звали Анн-Вероника Мор, – вспомнила Стелла. – Та самая актриса, что была на приеме в доме Джона, когда умер Эдвард. – Стелла позволила запуганному мальчишке подать ей пальто. – Анн-Вероника Мор – почему же я вспомнила о ней? Я видела ее всего лишь несколько минут, и эта девушка совсем на нее не похожа».)
4
– Итак, – продолжил Сирс, – я твердо намеревался помочь несчастному Фэнни Бэйту. Я считал, что не бывает безнадежно испорченных детей, если только непонимание и жестокость окружающих не сделают их таковыми. И вот я приступил к выполнению программы перевоспитания. Когда на следующий день Фэнни опрокинул свою парту, я, к отвращению старших учеников, сам поднял ее, а на время перерыва на ленч велел мальчику остаться в классе.
Все дети вышли, жужжа предположениями, – уверен, они решили, что я убрал свидетелей предстоящей порки, – но сестра Фэнни затаилась в темном дальнем углу.
– Я не обижу его, Констанс, – успокоил я девочку. – Если хочешь, можешь остаться.
Несчастные дети! Я как сейчас вижу их: нездоровые зубы, ветхую, потрепанную одежду. Он – полный недоверия, озлобленности и страха, она же – страха за него. Констанс забралась на стул, и я приступил к исправлению некоторых неправильных представлений и заблуждений Фэнни. Я рассказал ему все, что знал об исследователях: о Льюисе, и Кларке, и Кортесе, и Нансене, и Понсе де Леоне – то, что я планировал разобрать с классом позже, но все это не произвело на него ни малейшего впечатления. Он знал, что мир простирается на сорок – сорок пять миль от Фор Форкс и что люди, живущие в этом радиусе, составляют население мира. Он цеплялся за эту идею с неимоверным упрямством тупицы.