Очень медленно я двинулся вперед.
– Что вам надо? – крикнул я, изображая смелость. Ответа не было. Я еще чуть-чуть прошел вперед. Наконец я подошел к дереву, возле которого видел его, но там не осталось даже следов – он просто растаял.
Я так и не знал, куда идти, и все еще ощущал присутствие Грегори и понимал – это была угроза. Я сделал несколько шагов наугад, прошел через очередную густую рощу и внезапно остановился. На мгновение я испугался. Прямо передо мной, ближе, чем недавнее видение, стояла девочка с прямыми светлыми волосами, одетая в лохмотья: Констанс Бэйт.
– Где Фэнни? – спросил я.
Она подняла костлявую руку и показала куда-то в сторону. Затем вдруг появился и мальчик – «как змея из кувшина», именно такое сравнение пришло мне на ум. Он поднялся из высокой травы с характерным Фэнни Бэйту выражением угрюмой вины.
– Я искал ваш дом, – сказал я, и они оба молча показали в одном направлении. Посмотрев туда, я увидел в просвете между деревьями фанерную лачугу с окном из промасленной бумаги и маленькой тонкой печной трубой. В те времена лачуги из фанерных ящиков не были редкостью, и, слава богу, в наши дни такого уже не увидишь, но та лачуга была самой грязной и убогой, какую только можно было представить. Я знаю, что слыву консерватором, однако я никогда не связывал добродетель с количеством денег, а бедность с пороком. Тем не менее эта жалкая вонючая хижина… – Глядя на нее, я старался сдержать дыхание, словно боялся вдохнуть ее грязь. Нет, все было даже гораздо хуже. Живущих в ней нищета не просто ожесточила – она их покалечила, изуродовала… сердце мое сжалось. Я отвернулся и заметил тощую черную собаку, обнюхивающую кучку грязных перьев, что была когда-то цыпленком. Вот почему, подумалось мне, Фэнни заработал репутацию «скверного»: жители деревни взглянули однажды на его жилье и вынесли мальчику пожизненный приговор.
Желания войти в дом у меня не возникло. Я не верил в дьявола, но именно его присутствие я ощущал здесь.
Я повернулся к детям, в глазах которых застыл странный взгляд:
– Я хочу видеть вас завтра в школе.
Фэнни помотал головой.
– Но я же хочу помочь тебе, – сказал я, уже готовясь произнести речь: я хотел рассказать, что собираюсь изменить его жизнь, спасти его, в известном смысле «очеловечить»… Но эта гримаса угрюмого упрямства на его физиономии меня остановила. Что-то еще беспокоило меня, и внезапно я понял: что-то в Фэнни напоминало взгляд загадочного Грегори.
– Завтра ты должен вернуться в школу, – сказал я.
– Грегори будет против, – сказала Констанс. – Грегори велел нам быть здесь.
– А я сказал, пусть приходит. И ты тоже.
– Я спрошу у Грегори.
– Да к черту Грегори! – заорал я. – Придете оба! – И зашагал от них прочь. Странное чувство не оставляло меня до тех пор, пока я не вышел к дороге: я будто шел, удаляясь от проклятия.
Можно не гадать, каков был результат. Они не пришли. Жизнь текла своим чередом в последующие дни. Этель Бердвуд и некоторые девочки бросали мне недвусмысленные взгляды, когда я вызывал их к доске, я корпел над подготовкой к урокам на своем холодном чердаке и вставал с рассветом, чтобы подготовить класс к занятиям. Со временем Этель начала носить мне сэндвичи к ленчу, а вслед за ней – и остальные мои ученицы-почитательницы. Я даже стал припасать один бутерброд себе на вечер после ужина.
По воскресеньям я проделывал долгий путь в Футвилльскую лютеранскую церковь. Это было совсем не так страшно, как я поначалу думал. Настоятелем там был старый немец, Франц Грюбер, называвший себя доктором Грюбером. Он заслуживал этого звания – натура его была намного изящней его тучного тела или размеров дома в Футвилле. Я полагал, что проповеди доктора должны быть интересными, и решил поговорить с ним.
Когда Бэйты наконец появились в школе, они выглядели очень утомленными, словно пьяницы с тяжелого похмелья. И это постоянно повторялось. Они пропускали два дня, приходили, пропускали три, появлялись на два – и с каждым появлением выглядели все хуже. В особенности Фэнни – он увядал на глазах. Он словно старел раньше времени: стал настолько худым, что на лице – на лбу и в уголках глаз – появились морщины. И он, я готов в этом поклясться, ухмылялся мне. Фэнни Бэйт ухмылялся, хотя, честное слово, ему бы не хватило на то умственных способностей. Это делало его лицо отталкивающим, а меня пугало.