Туфли Рики протекали, и ноги уже промокли; он подошел поближе. Сирс, балансируя руками, все еще продвигался к ним, поля его шляпы загибало ветром.
– Не знал, что ты еще держишь овец, – раздался голос Хардести.
– Нет! Уже нет! – завопил Скейлс. – У меня было всего четыре, вот эти, а теперь и их не стало! Кто-то прикончил их. Держал овечек на черный день. У моего папы было несколько сотен, а теперь на этих тупых тварях ни черта не заработаешь. Дети их любили, вот и весь прок.
Рики взглянул на мертвых животных: все они лежали на боку, глаза открыты, снег в спутанной шерсти. Он невинно спросил:
– Отчего они пали?
– Да! Вот именно! – Эльмер сам себя заводил до истерики. – Отчего! Вы же представляете здесь закон, так объясните мне!
Хардести, стоя на коленях у грязно-серой овечьей туши, которую он перевернул, неприязненно посмотрел на Скейлса:
– То есть ты даже не знаешь, своей ли смертью умерли твои животные, Эльмер?
– Я-то знаю! Знаю! – Скейлс картинно, словно летучая мышь в полете, поднял руки.
– Откуда ты знаешь?
– Да потому что ничто не может убить чертову овцу, вот что я знаю! А что может убить четырех сразу? Инфаркт? О господи!
Сирс уже подошел к ним, его фигура казалась огромной по сравнению с сидящим Хардести.
– Четыре мертвых овцы, – констатировал он, глядя вниз. – Полагаю, ты хочешь подать иск.
– Что? Это ты найди психа, сделавшего это, и притащи его в суд!
– И кто же он?
– Не знаю. Но…
– Что – но? – Хардести взглянул на него снизу и поднялся с колен.
– Я скажу, когда вернемся в дом. А пока, шериф, осмотри их всех хорошенько и запиши подробно, что он с ними сделал.
– Он?
– Дома расскажу.
Нахмурившись, Хардести ощупывал тушу.
– Эльмер, здесь нужен не я, а ветеринар. – Его руки добрались до шеи животного. – Ого!
– Что? – Скейлс чуть не подпрыгивал от нетерпения.
Вместо ответа Хардести по-крабьи переполз на четвереньках к другой ближайшей овце и глубоко запустил пальцы в шерсть на ее шее.
– Вы должны увидеть это сами, – сказал он и, ухватив овцу за нос, запрокинул ей голову назад.
– Господи! – ахнул Скейлс; оба адвоката молчали. Рики смотрел вниз на открытую рану: широкий длинный разрез на шее животного.
– Аккуратная работа, – сказал Хардести. – Очень аккуратная. Ладно, Эльмер, убедил. Пошли в дом, – он вытер пальцы о снег.
– Господи, – повторил Эльмер. – Перерезаны глотки? У всех?
Хардести задрал головы каждой из оставшихся овец.
– У всех.
Голоса прошлого вдруг явственно прозвучали в голове Рики. Они с Сирсом взглянули друг на друга и сразу же отвели взгляды.
– Я душу из него выну, засужу к чертовой матери – кто бы он ни был! – визжал Скейлс. – Черт! Я знал, здесь что-то не так! Я знал! Проклятье!
Хардести оглядел пустое поле.
– Ты уверен, что ходил сюда только один раз и вернулся прямо домой?
– Угу.
– А почему ты решил, что что-то не так?
– Потому что утром я видел их из окна. Я по утрам умываюсь возле окна и первое, что вижу, – этих глупых животных. Вон, видишь? – он протянул руку в направлении дома. Прямо напротив блестело на солнце окно кухни. – Здесь под снегом трава. Они тут целыми днями шляются, набивают брюхо. А когда совсем снегом заваливает, я загоняю их в овин. А сегодня глянул в окно – они все тут, лежат. Ну, чую, что-то случилось, оделся и пошел сюда. Потом позвонил тебе и адвокатам. Я подаю в суд, я хочу, чтоб ты арестовал того, кто это сделал!
– Кроме твоих, других следов здесь нет, – сказал Хардести, поглаживая усы.
– Да знаю, знаю, – ответил Скейлс. – Он их замел.
– Возможно. Однако это был первый снег.
«Господи, она пошевелилась, не может быть, она же мертва».
– И еще кое-что, – сказал Рики, прерывая голос, звучавший внутри него, и нарушая подозрительное молчание, воцарившееся между двумя мужчинами. – Крови не видно.
Какое-то мгновение все четверо смотрели вниз на мертвую овцу, лежащую на нетронутом снегу. Это была правда.
– Может, уже пора покинуть эту степь? – произнес Сирс.
Эльмер все еще глядел вниз, на снег. Сирс двинулся к дому, и вскоре остальные последовали за ним.
– Ну-ка, дети, выметайтесь с кухни. Быстро наверх! – заорал Скейлс, когда они вошли в дом и сняли пальто. – Нам надо поговорить по душам. Кыш, мерзавцы! – Он замахал руками на детишек, столпившихся в гостиной и глазевших на пистолет Хардести. – Сара! Мишель! Быстро наверх! – Он пригласил их на кухню; когда они вошли туда, женщина, еще худее Эльмера, поднялась со стула.