Популяризации литературы о призраках, повышению ее авторитета в глазах читателей заметно способствовали специальные святочные выпуски издававшихся Диккенсом журналов «Домашнее чтение» (1850–1859) и «Круглый год» (1859–1870). В каждом из этих выпусков непременно присутствовала повесть самого Диккенса — своего рода подарок автора соотечественникам на Рождество — и проза молодых сочинителей, которые успешно разрабатывали жанр «рассказа с привидением» как при жизни писателя, так и после его смерти.
Повсеместная прозаизация жизни, обусловленная стремительным ростом буржуазных отношений в эпоху правления королевы Виктории (1837–1901), влечет за собой ощутимое обытовление жанра. Под пером писателей-реалистов, зачастую лишь играющих с идеей сверхъестественного, «готические» события, прежде происходившие с героями где-то в далеком прошлом или в экзотических странах, за пределами английского цивилизованного общества, «одомашниваются», осмысляются как часть современной жизни.[3] На смену исполненным «шума и ярости» романтическим образцам готики приходят написанные в более сдержанной стилистической манере, более согласующиеся с житейским опытом истории добропорядочных английских семейств, в жизни каждого из которых, по наблюдению Теккерея, всегда можно обнаружить, если покопать, какую-нибудь мрачную тайну — свой «скелет в шкафу»; эти-то внутрисемейные тайны, тщательно оберегаемые от посторонних взоров, в изображении Элизабет Гаскелл, Джордж Элиот, Джозефа Шеридана Ле Фаню, Уилки Коллинза и многих других писателей-викторианцев как раз и оборачиваются вторжением грозных потусторонних сил в размеренную, будничную жизнь героев.
Приспосабливаясь — в меру доступных ему возможностей — к научным пристрастиям эпохи и воцарившемуся в обществе культу позитивного знания, «рассказ с привидением» вместе с тем ревниво оберегал свою территорию от насмешек самонадеянного разума, от его претензий объяснить с помощью аналитического препарирования все тайны бытия и тем самым навсегда покончить с вековыми предрассудками и суевериями. Реакцию на такого рода претензии хорошо передает монолог ученого-отшельника из рассказа Амелии Эдвардс «Карета-призрак» (1864). «Люди, — сетует герой, — все менее склонны верить во что-либо, что выходит за пределы доступной им очень узкой сферы понятий, и ученые поощряют эту гибельную тенденцию. Они называют баснями все, что не поддается экспериментальному исследованию. Все, что нельзя изучить в лаборатории или на анатомическом столе, они отвергают как фальшивку. С каким другим суеверием они воевали так долго и ожесточенно, как с верой в привидения? И в то же время какое другое суеверие так прочно и надолго укоренилось в умах людей? Укажите мне, какой всеми признанный факт из области физики, истории, археологии подтвержден столь многочисленными и разнообразными свидетельствами? И этот феномен, известный людям всех рас, во все исторические периоды, во всех уголках земли, всем, от самых знаменитых мудрецов древности до самых примитивных дикарей, живущих в наши дни, христианам, язычникам, материалистам — современные философы называют детскими сказками…»[4]
Монолог героя Эдвардс можно воспринять как пылкую речь в защиту «рассказа с привидением» — жанра, коему сама писательница заплатала весьма щедрую дань. Помимо «Кареты-призрака», перу Амелии Эдвардс принадлежит целый ряд образцовых историй о привидениях, одна из которых открывает настоящий сборник. Это «Саломея» (1872) — пронзительно-трогательный рассказ о рано умершей и незадолго до смерти принявшей христианскую веру прекрасной еврейке, чей печальный неприкаянный дух, погребенный «без христианской молитвы… по еврейскому обряду… на еврейском кладбище», не может найти упокоения среди праха соплеменников и трижды является герою-повествователю, прежде чем тот выполняет просьбу очаровательного призрака — приглашает на могилу священника для заупокойной службы и собственноручно выбивает на надгробном камне латинский крест.
В совершенно иной — далеко не столь светлой — тональности тема встречи с потусторонним решена в рассказе Кейт Причард и Хескета Хескет-Причарда (матери и сына, писавших под псевдонимом Э. и X. Херон) «История поместья Бэлброу» (1898). Здесь в традиционный сюжет «рассказа с привидением» вплетается мотив «ожившей мумии», который к тому же замысловато соединяется с вампирической темой: безобидный призрак поместья Бэлброу, изредка напоминавший о своем присутствии то шорохом, то печальным вздохом, нежданно-негаданно для обитателей превращается в настоящего монстра, наделенного недюжинной физической силой и одержимого жаждой крови. Загадку этой метаморфозы разгадывает сквозной персонаж «страшных» рассказов Причардов — первый в истории литературы «оккультный детектив-любитель» Флаксман Лоу, своего рода «двойник» конан-дойлевского Шерлока Холмса, в отличие от последнего занятый изучением сверхъестественных, не поддающихся рациональному объяснению феноменов.
4
Эдвардс А. Б. Карета-призрак / Пер. Л. Бриловой // Карета-призрак: Английские рассказы о привидениях. СПб.: Азбука-классика, 2004. С. 26–27.