Отдельную группу произведений, вошедших в сборник, образуют рассказы, построенные по всем канонам «страшных» историй и действительно способные вызвать мурашки у читателя, однако описывающие столкновение действующих лиц не с бесплотным призраком, а с совсем иными представителями инфернального мира. Это и обманчиво обворожительная героиня-вампирша миссис Эмворт из одноименного рассказа Эдварда Фредерика Бенсона (1922), и сам сатана из его же рассказа «Гейвонов канун» (1906). В последнем молодой герой, жаждущий любой ценой вызнать, что сталось с его бесследно исчезнувшей возлюбленной, через посредничество ведьмы обращается за помощью к силам тьмы и в результате безвозвратно губит себя и свою бессмертную душу. О союзе человека с дьяволом и жестокой расплате за этот союз речь идет и в небольшом рассказе Эймиаса Норткота «Покойная миссис Фоук» (1921). Финал рассказа — кончина заглавной героини, вступившей в сделку с нечистой силой, — воспринимается как грозно и поучающе воздетый к небу перст: разыгрывающаяся на глазах преподобного мистера Фоука сцена смерти жены, превращающейся в отвратительное покрытое густой шерстью существо с когтистыми лапами вместо рук и копытами вместо ног, призвана, очевидно, по замыслу автора, в отчетливой, зримой форме передать предсмертные корчи ее презревшей Бога души.
Фигура дьявола появляется и в рассказе ирландской писательницы Шарлотты Ридделл «Последний из Эннисморских сквайров» (1888); здесь, однако, тема «чертовщины» решена в ином — скорее лукаво-ироническом, нежели мелодраматическом — ключе, без религиозного надрыва и дидактического пафоса, которыми проникнут рассказ Норткота. Историю о том, как последний представитель рода Эннисморов, человек порочный, натворивший «таких гнусных дел, что и словами не опишешь», заводит дружбу со странным незнакомцем и как однажды ночью после очередной попойки тот уводит его к себе, оставив отчетливые следы копыт на песчаном морском берегу, писательница вкладывает в уста простого ирландского рыбака; в результате история приобретает черты народной байки, передаваемой из поколения в поколение и обраставшей при этом все новыми и новыми подробностями. Показательно в этом смысле начало рассказа: «Видал ли я его? Нет, сэр, сам не видал, и отец мой тоже не видал, равно как и дед… Однако все это правда…»
На рубеже XIX–XX веков литература «тайны и ужаса», достигшая уже почтенного возраста, переживает небывалый расцвет. В число ее преданных служителей входят такие известные каждому знатоку литературы о сверхъестественном писатели, как Брэм Стокер, Монтегю Родс Джеймс, Элджернон Блэквуд, Вернон Ли, Уильям Уаймарк Джейкобс, Эдит Уортон, Эдвард Фредерик Бенсон, Артур Мейчен, Хью Уолпол. К сюжетам о привидениях обращаются — и с блеском — мастер изощренной психологической прозы Генри Джеймс, один из рафинированнейших художников fin de siècleОскар Уайльд, один из самых здравомыслящих умов эпохи Герберт Уэллс. Новые формы психологической, антикварной, визионерской, «макабрической» прозы, которые разрабатывают названные авторы, лишь отдаленно напоминают свой готический источник. Переход к этим формам осуществляется через сопряжение готики с другими жанровыми разновидностями (психологической новеллой, научной фантастикой, детективом и т. д.) по мере того, как и вся литература в целом расширяет свою тематику, осваивает новые сферы действительности, новые измерения и территории человеческого опыта.
Не изменяя своей исконной природе, «рассказ с привидением» усилиями названных авторов обретает новые грани и оттенки, обогащается новыми темами и мотивами. Так, под пером известного ученого-филолога, медиевиста и редкого знатока древности Монтегю Родса Джеймса истории о призраках, выдержанные в традиционном викторианском ключе, вместе с тем — в полном согласии с его учеными занятиями — насыщаются новой для жанра «антикварной» и «филологической» тематикой. Старинные рукописи, документы, топографические карты, музейные экспонаты, книги по магии и оккультизму становятся у Джеймса важными, нередко сюжетообразующими компонентами текста. Яркой иллюстрацией здесь может служить новелла «Меццо-тинто», опубликованная в 1904 году, в которой повествуется о загадочных метаморфозах весьма заурядной на первый взгляд гравюры, изображающей небольшой усадебный дом XVIII века с просторной лужайкой перед входом. К изумлению изучающего гравюру коллекционера и его коллег из Оксфорда, изображение неожиданно оживает; взору ученых мужей предстают, как на экране, несколько последовательно сменяющих друг друга кадров, свидетельствующих о странном и зловещем происшествии, когда-то давным-давно разыгравшемся в старой усадьбе: на залитой лунным светом лужайке перед домом возникает призрачная фигура, закутанная в черное одеяние с белым крестом на спине; призрак проникает в дом, спустя какое-то время вновь появляется с ребенком на руках, а затем бесследно исчезает. Гравюра выступает в новелле М. Р. Джеймса в роли текста, несущего закодированную информацию о прошлом. Герои, в духе знаменитых сыщиков Эдгара По и Конан Дойла, проводят настоящее детективное расследование — с помощью имеющихся у них на руках отрывочных сведений устанавливают не только время и место таинственного происшествия, но и личность призрачного преступника, отомстившего хозяину усадьбы за свою гибель и похитившего у него единственного сына и наследника.
Элементы детективного рассказа присутствуют и в другой знаменитой новелле М. Р. Джеймса — «Подброшенные руны» (1911). В центре новеллы история противоборства двух героев — респектабельного и честного ученого, мистера Даннинга, и злобного и мстительного мистера Карсвелла, владеющего искусством магии и жестоко расправляющегося со своими оппонентами. Одного из своих обидчиков, ученого, написавшего разгромную рецензию на его книгу «История колдовства», Карсвелл обрек на гибель, подсунув ему листок с руническими заклинаниями. Та же участь ожидает и мистера Даннинга за то, что он отказался включить в программу научного семинара доклад Карсвелла по алхимии. Однако герою удается разгадать коварный замысел своего врага и обратить действие магических рун против самого заклинателя.
Как видно из изложенного, новелла «Подброшенные руны» не укладывается в жанровые каноны «ghost story» уже постольку, поскольку привидений в ней просто-напросто нет. Рамки «рассказа с привидением», мастером которого по праву считается М. Р. Джеймс, были, по всей вероятности, тесны для писателя, и он нередко обращался к менее строгой, хотя и не менее изощренной форме «страшных историй». И в тех, и в других рассказах он оставался верен себе, своей неповторимой, легко узнаваемой «джеймсианской» манере письма. Носители зла у Джеймса выписаны, как правило, без чрезмерного нажима, но наглядно и почти физически осязаемо. Особенно удается ему передать ужас прикосновения; достаточно вспомнить в этой связи описание ночных сюрпризов, поджидающих героя «Подброшенных рун» в собственной постели: «…он запустил руку в хорошо знакомый укромный уголок под подушкой, но вместо часов наткнулся на то, что, как он уверяет, было зубастым ртом, поросшим волосами и ничуть не похожим на человеческий». Виртуозно владея всеми регистрами «макабрического» жанра, автор с помощью красноречивых намеков, софистических недомолвок, зловещего подтекста погружает читателя в почти осязаемую атмосферу страха и тайны. При этом он широко использует литературные аллюзии и реминисценции, материал средневековых и библейских легенд и — что заслуживает отдельного упоминания — многочисленные образы и мотивы детской мифологии, [5]вроде стержневого для новеллы «Меццо-тинто» мотива «ожившей картины». По верному наблюдению М. Красновой, английская культура Викторианской эпохи в значительной мере «была культурой подросткового дортуара, а деятели ее, блистательные и высокоумные, были вечными подростками, с подростковыми фантазиями, подростковыми комплексами и подростковым же отношением к миру». [6]
5
См. об этом интереснейшую статью: