Вначале по сторонам ее виднелись фруктовые сады, виноградники и бахчи. Потом путь вывел меня на просторное, усеянное курганами поле, перегороженное на западе горами. Теперь слева темнели кусты, время от времени, подобно гигантским раскрытым зонтикам, выплывали кроны ив или одинокие пирамидальные тополя, упершиеся в небо, как указательные пальцы. Оттуда к шоссе долетало то глухое и отдаленное кваканье лягушек, то доносился крик ночной птицы, напоминавший в тишине протяжный вопль до смерти напуганной женщины.
С правой же стороны легкий ночной ветерок нес вечную колыбельную песнь цикад. Странная это была дорога, и вела она по странным местам. Слева – пустошь, усеянная кустарником да редкими одинокими деревьями. А справа – родная, знакомая равнина с круглоголовыми курганами, спокойно погрузившаяся в целительный сон под холодным светом месяца.
По самой дороге было видно, что когда-то ее устилали щебенкой, встречались и участки разбитого асфальта. Совершенно очевидно, что когда-то была она участком центрального шоссе, а потом, когда автостраду спрямляли, превратилась в ненужный аппендикс. Так или иначе, выходил он на северо-западе и юго-востоке двумя своими концами на магистраль, так что я не сомневался, что больше двух-трех километров участок этот не протянется.
В тишине и по безлюдью шагал я еще минут десять. Потом, за правым поворотом, выскочил мне навстречу с левой стороны дороги домик с черепичной крышей и белой трубой – не то, чтобы маленький, но и не большой. У дома, на самой дороге, стояла красная легковая машина, мгновенно бросившаяся мне в глаза. Размеры у нее были внушительные, а по форме и не знаю уж, по чему там еще (я не из числа автоманьяков!), понял я, что она иностранная, т. е. западного производства. Автомобиль этот словно только моего появления и ждал – я даже из-за поворота еще не показался, как следует, когда фары ее вспыхнули и ударили мне в глаза ослепительным светом. Инстинктивно я отскочил в сторону, на левую обочину, и в тот же миг машина с легким рычанием пронеслась мимо. Как я уже сказал, она, похоже, была в полной готовности к старту и ждала только моего появления, чтобы рвануть вперед. «Иностранец, – подумал я, – съехал в сторону от автострады, чтобы спокойно отдохнуть часок-другой. Что ж, – опять-таки сам себе сказал я по его адресу, – доброго пути!» Настроение у меня было хорошее, дурные мысли вообще не приходили в голову. Но когда добрался я до домика и принялся его осматривать, ни с того, ни с сего подумал: «А что бы случилось, не отскочи я в сторону?» Бог его знает, что тогда произошло бы! Настроение, повторяю, у меня было хорошее, ни о чем таком мне и думать не хотелось.
Обошел я домик со всех сторон и быстро догадался (да не догадаться было бы трудно), что когда-то в этом хлипком строении помещалась придорожная корчма. В благодатные для нее времена центральное шоссе поставляло регулярную клиентуру, останавливались здесь и автобусы, и телеги, путники заглядывали перекусить, выкурить сигаретку, поднять настроение стаканчиком виноградной. Потом, когда шоссе «спрямили», заведение отсохло, как отсыхает ветка дерева, по стволу которого уже не текут соки.
Вокруг корчмы еще виднелись остатки ограды – торчали колья, валялись ржавые обрывки колючей проволоки, словно непогребенный покойник лежала почерневшая от влаги и трухи калитка. От свалившейся с петель калитки начиналась тропинка, обросшая густым папоротником и травой. Шагов двадцать она вела по открытому пустырю, наверное, прежнему заднему двору корчмы, а затем обрывалась, словно ножом обрезанная. Дальше простирался тот таинственный мир, откуда долетали отчаянные крики птиц, лягушачье кваканье и где как привидения угадывались одинокие тополя, да сгорбленные вербы, да островки кустарника, сгрудившиеся как стада кабанов.
«Чудесный мир!» – обрадовался я в душе всей этой дикой обстановке. И, поскольку уже порядком утомился, вернулся к домику, расстелил на земле пиджак и тут же улегся, уставившись в небо.
Сколько я так пролежал – не знаю и не помню, в ту ночь я ни разу на часы не взглянул. Только в какой-то момент почувствовал какое-то странное беспокойство, смутный страх, что ли. И что самое удивительное – страх этот шел как будто из совершенно определенного места, с той стороны, где квакали лягушки. Я встал, размялся, чтобы увериться, что мне не мерещится, обошел строение и выбрался на тропинку. И в тот же миг увидал идущего мне навстречу человека. Он и в самом деле шел с той самой, таинственной, стороны, где дикие кабаны-кусты сгрудились в стада.
Ночь была ясная, я смотрел на мир словно через тоненькую чешуйку перламутра.
Человек, задавшийся мне навстречу, был здоровенный мужик, почти исполин. Одет в штормовку, в правой руке толстая дубинка.
Он тоже меня увидел, но присутствие мое на тропинке не произвело на него никакого впечатления. Шага он не замедлил, но и спешить не стал – двигался равномерно, как машина. Судя по лицу его, круглому и мясистому, словом – по эпикурейскому его лицу, недавно он, должно быть, перешагнул за шестой десяток, шаг у него был твердый, спина прямая. Когда он приблизился, мне на секунду захотелось отступить в сторонку – этот тип только что не пыхтел, как паровоз, а вообще-то раздавить меня мог в два счета. Но все же я не отступил ни на сантиметр, да и у паровоза не было желания меня переезжать.
– Ты смотри! – сказал человек, остановившись в одном лишь от меня шаге. – Вот уж ветеринары сюда отродясь не заглядывали!
«Ты смотри! – повторил я про себя его восклицание. – Откуда это ему известно, что я ветеринар?» И все же, поняв, что он меня знает, я почувствовал себя спокойнее.
– Прогуливаюсь! – сказал я. – А вы меня откуда знаете?
– Да вот позавчера зашел в ресторан в центре. Вы показались в своем окне, а один из наших и говорит: «Глянь-ка, вон новый ветеринар!» А сюда-то вас что привело?
– Прогуливаюсь! – повторил я.
– Нашли место для прогулок, – махнул левой рукой исполин, правая у него занята была дубинкой. – По этим местам ночью только вурдалаков и встретишь, не для вас это!
– Я быков укрощал! – не сдавался я. – А одному быку, который все никак не хотел образумиться – только и знал, что топтать да бодаться – я укол сделал во какой иглой! Целых двадцать сантиметров!
– Ну, а после? – спросил он.
– Два дня спал, а на третий – снова за прежнее!
– Ну, вы даете! – проговорил мой ночной собеседник, но не засмеялся, как я ожидал, а все также с любопытством всматривался в мое лицо. – Присядем? – неожиданно предложил он и приглашающе махнул в сторону домика. – Все равно уж встретились, так хоть поболтаем пару минут…
Мы уселись на каменную ступеньку. Он пристроился прямо на камне, но я подстелил себе пиджак, чтобы было удобнее.
– Звать меня Анастасий Буков, – говорю. – В Смолянском округе мне удалось кое-что полезное сделать в области надоя молока. А не окажете ли вы мне милость рассказать что-нибудь о себе?
– Скажи я вам, что я – секретарь парторганизации, ведь не поверите?
– Нет. И что вы – секретарь организации Отечественного фронта, тоже не поверю.
– Я даже не секретарь здешнего общинного Совета, – продолжал исполин.
– Ничто еще не потеряно! – ответил я.
– Зовут меня Спиро Драгнев, любезный доктор. Родился я в Пештере, а по профессии – лесовод. Был лесничим, работал на лесопилке, директорствовал в лесотехникуме, а в конце концов стал корчмарем. Двадцать лет подвизался вот в этом самом заведении, – он стукнул дубинкой по каменной ступеньке. – Но два года тому назад спрямили дорогу, вот место и пришло в запустение. Теперь я председатель охотничьей дружинки.
– Вот видите – все-таки председатель!
– На судьбу не жалуюсь!
– Вы вот про вурдалаков упомянули…
– Да. Не советую по ночам бывать тут поблизости.
– Это что – из-за вурдалаков?
– Не будьте таким самонадеянным! Места там опасные.
Он указал себе за спину, на таинственное пространство, откуда долетали голоса лягушек.
– Басням не верю! – заявил я.
– Так мне поверьте, я здесь жил двадцать лет!