Перед страной встала угроза неизбежной войны. Организованный мятеж охватил девять южных штатов, а у федерального правительства имелась лишь плохо организованная и морально неустойчивая армия. Каждый сколько-нибудь значительный штаб северян кишел шпионами; секретной службы для борьбы с ними у федерального правительства не было и в помине.
В понедельник 15 апреля, после того как мятежные артиллеристы Чарлстона в Южной Каролине прекратили стрельбу по форту Самнер, президент Линкольн объявил первый призыв 75 000 волонтеров. 19 апреля Массачусетский пехотный полк высадился в Балтиморе, чтобы, промаршировав по городу, следовать в Вашингтон. И тут оправдались самые худшие предсказания сыщиков: начались беспорядки и насилия. Агитация Фернандины и его последователей, нескрываемая враждебность местных чиновников, вроде полицейского маршала Кейна, наконец-то нашли себе цель; пехотинцам-"янки", осажденным огромной толпой, подстрекаемой к зверским насилиям, пришлось отстаивать свою жизнь штыками и боевыми патронами.
За этим кровавым бунтом последовала вторая демонстрация, о возможности которой ещё за два месяца предупреждали пинкертоновские агенты. На заре 20 апреля были сожжены мосты у Мелвейла, Рили-Хауза и Кокисвилла, на Гаррисбергской дороге, а также через реки Буш, Ганпаудер и Гаррис-Крик. Сообщение между столицей и Севером было прервано, телеграфные провода перерезаны. Правительство оказалось запертым в Вашингтоне, где оставалось всего несколько батальонов солдат, зато вдвое большее количество хотя и недисциплинированных, но все же деятельных сторонников раскола.
Одним из первых эмиссаров Севера, отправленных на рекогносцировку, был Тимоти Уэбстер. В подкладку его жилета и в воротник пальто миссис Кет Уорн вшила дюжину мелко исписанных посланий от друзей президента. Этот пинкертоновский агент не только весьма спешно доставил их секретарю Линкольна, но и привез с собой устные сообщения, в результате которых был арестован один из видных заговорщиков.
Поимка столь крупной дичи стала обнадеживающим началом; Линкольн послал за Уэбстером, желая лично его поздравить. За каких-нибудь три месяца Тимоти Уэбстер превратился из частного сыщика в секретного агента и шпиона-профессионала, в шпиона-двойника, в разъездного наблюдателя, в правительственного курьера и, наконец, в контрразведчика - все это без предварительной подготовки, но с неизменным успехом. Так он освоил все основные роли в системе секретной службы. Конечно, часть его успехов обусловливалась дезорганизацией, царившей в лагере южан.
Одно из писем Линкольна, спрятанное в выдолбленной трости Уэбстера, было адресовано его начальнику Пинкертону. Президент приглашал Аллана Пинкертона прибыть в столицу и обсудить с ним и членами кабинета вопрос об учреждении в Вашингтоне "отдела секретной службы".
Пинкертон согласился. Тучи агентов Юга без устали следили за приготовлениями Севера к войне. Никто не угрожал им, никто не призывал их к порядку. Если бы существовала контрразведка, которая мешали бы им посылать донесения о приготовлениях Севера, южане вряд ли мобилизовались бы с таким явным ликованием.
Учреждение секретной службы в Соединенных Штатах
Главным руководителем вновь организованной и утвержденной свыше федеральной секретной службы США был назначен Пинкертон - прирожденный контрразведчик, осмотрительный, вдумчивый и осторожный. До этого своего назначения он не сидел сложа руки, а практиковался в искусстве военной разведки в качестве "майора Аллена", офицера при штабе генерала Джорджа Мак-Клеллана.
Федеральная секретная служба под руководством Пинкертона сняла для своего штаба дом на 1-й улице. После разгрома у Манассаса стало ясно, что перед правительством стоит серьезная проблема подавления шпионов Юга. Но генералу Мак-Клелланну хотелось, чтобы Аллан Пинкертон сопровождал его в качестве штабного офицера и руководителя новой секретной службы. Вероятно, штаб Мак-Клеллана притягивал к себе шпионов, как магнит. Однако Вашингтон оставался более опасной зоной, где обнаружить шпионов было ещё труднее и где они могли принести больше вреда. Если не сам Пинкертон, то главнокомандующий должен был это понимать.
Вскоре новая федеральная секретная служба показала все свои возможности в отношении одного весьма опасного агента Конфедерации. Тогдашний помощник военного министра Скотт посетил Пинкертона, чтобы указать ему на враждебную деятельность миссис Розы Гринхау, проживавшей в столице на углу 13-й и 1-й улиц. Вдова, слывшая богатой женщиной, была агентом мятежников, причем даже не пыталась прикрыть свое сочувствие Югу хотя бы показным нейтралитетом.
В одном из многочисленных докладов генералу Мак-Клеллану Пинкертон говорил о подозрительных лицах, имеющих "доступ в золоченый салон аристократических предателей". Столь презрительно охарактеризованная привилегия принадлежала миссис Гринхау по естественному праву и базировалась на её получившей широкую известность фразе, что она "не любит и не почитает старого звездно-полосатого флага", а видит в нем лишь символ "аболиционизма - убийств, грабежа, угнетения и позора".
Свою шпионскую деятельность она начала в апреле 1861 года, а в ноябре того же года военное министерство и Аллан Пинкертон были сильно обеспокоены её непрерывным пребыванием в столице. Помощник министра Скотт утверждал, что Роза Гринхау - опаснейшая шпионка, легкомысленно пренебрегающая маскировкой своих откровенных высказываний. И как только Аллан Пинкертон и некоторые его агенты начали вести наблюдение за этой дамой, они обнаружили не только справедливость этого утверждения, но и неопровержимые доказательства измены одного федерального чиновника, которого она открыто старалась завербовать.
Окна квартиры Гринхау были расположены слишком высоко, поэтому, чтобы что-нибудь увидеть с тротуара, сыщики Пинкертона обычно снимали обувь и становились на плечи друг другу. Слежка, проводимая по такому "гимнастическому" методу, принесла обильные плоды, и в скором времени миссис Гринхау угодила в тюрьму Олд-Кэпитал.
Аллан Пинкертон попытался использовать фешенебельную квартиру миссис Гринхау как ловушку. К его большому удивлению, в день ареста миссис Гринхау на её квартиру не пришел ни один человек, хотя бы сколько-нибудь замешанный в интригах Юга. Агенты секретной службы, томясь в засаде, тщетно дожидались их появления, ибо восьмилетняя дочь миссис Гринхау залезла на дерево и оттуда кричала всем знакомым ей лицам: "Маму арестовали!.. Мама арестована!.. ".
Благодаря давлению, оказанному многочисленными друзьями, Розе Гринхау удалось избежать военного суда или даже длительного заточения. Напротив, вскоре ей разрешили отбыть в Ричмонд на пароходе, защищенном флагом перемирия.
Тем временем Тимоти Уэбстер состязался с Алланом Пинкертоном в подвигах контрразведки: он ещё глубже проник в ряды сторонников Юга в Мэриленде, которые чувствовали себя "отрезанными" от своих южных единомышленников. Разыгрывая из себя заядлого мятежника, Уэбстер изображал каждую из своих дерзких поездок в Виргинию как подвиг, совершенный в пользу Юга и его приверженцев. Когда рьяный федеральный сыщик Мак-Фейл добился ареста Уэбстера в Балтиморе, Пинкертон лично допросил столь "подозрительного субъекта". Во время этой встречи было условлено, что Уэбстера, как мятежника, препроводят в форт Мак-Генри. Там ему дадут возможность бежать из-под стражи, а караульные солдаты получат приказ стрелять в воздух.
Так и произошло. Уэбстер вернулся в Балтимору глухой ночью, был встречен ликованием, оставался среди мятежников трое суток, а затем снова улизнул для доклада Аллану Пинкертону.
В начале второго года гражданской войны Тимоти Уэбстер достиг полного расцвета своей карьеры. Когда молодой человек по фамилии Камилер, известный сторонник Юга в округе Леонардстаун, рискнул пересечь реку Потомак, его тотчас же арестовали по подозрению в шпионаже. Одного слова Уэбстера, сказанного начальнику тюрьмы, куда посадили Камилера, было вполне достаточно для его освобождения.