Чтобы как-то прибедниться и сделать вид, что в хозяйстве ничего нет и отбирать нечего, Фёдор продал с крыши двора железо и намеревался закабалить и дом, который недавно построил в хлопотах и больших расходах. А Пётр Шутов надумал заняться мелкой торговлишкой. Ездил на Вад на базар, привозил оттуда хозяйственные плетюхи и тайком продавал их нуждающимся в этой хозяйственной посудине, за что в последствии осудили Петра, как спекулянта, отобрав у него жалкие пожитки вроде запона, с вышитыми буквами на нагрудничке А.Ш. (Антонина Шутова означающие), который фигурировал на торгах, в месте с отобранными у кулаков и попа вещами, которые распродавали населению на организованных торгах.
Снится во сне Фёдору, как он шесть лет тому назад хлопотал с постройкой дома. Ему особенно запечатлелся момент подъёма балки-матицы на собранную уже поставленную на мох стопу сруба. Приготовив изготовленную на земле балку-матицу, как заглавную часть строящегося дома, к подъёму, уже на сложенный на мох сруб, положив её на покаты и, зацепив за неё верёвки, Михаил Федотов (обладатель непомерной силы) проговорил мужикам участникам:
— Ну как, мужики, осилим ли?
— Она вон какая дура. В комле-то обеими руками едва охватишь! — заметил Василий Ефимович.
— Силы не хватит, дури добавим! — весело улыбаясь, отозвался отец Михаила Иван.
— А, по-моему, силы не хватит — «дубинушка» поможет! — проговорил Жарков.
— Ну, дивиться тут некому! Полезем наверх, а ну кто, мужики, посильнее, айда наверх! — произнёс Михаил Максимович Хорев.
Артель здоровенных кряжистых мужиков дружно повскакали с мест и моментально очутились на верху собранного сруба, разместившись на помостах, цепко ухватились за верёвки мозолисто-мускульными руками.
— Иван Федотыч, ты здесь самый старший, тебе и дубинушку запевать! — заявил Максимыч.
Иван, не обладающий резвым голосом и редко певший песни, бойко тряхнув жиденькой бородкой, сверлящим воздух, не обнятым тенорком импровизированно резво затянул:
— Мы хозяина уважим, силу-матушку покажем! Из кармана силу вынем, балку-матицу подымем!
Мужики, смиренно вслушиваясь в слова песни, выжидающе, пока молчали. Для ловкости уцепив руками перебирали верёвку. И, как только Иван допел «балку-матицу подымем!», все дружно, общим унисоном басовито запели:
— Эх, дубинушка ухнем, эх, зелёная сама пойдёт, сама пойдёт, подёрнем, подёрнем, да ухнем, — и попёрли.
— Пошла, пошла! — задорно кричал с земли хозяин стройки Фёдор, видя, как балка, сорвавшись с места, плавно и медленно поплыла по наклону покатов вверх.
Из-за чрезмерной тяжести балки, дотянув её до половины, мужики приостановились для отдыха и набора силы. Раскрасневшиеся от натуги их лица подсолнечниками виднелись поверх сложенного сруба. Малость отдышавшись и передохнув, Иван снова запел:
— Если силушка не сможет, нам дубинушка поможет! — и в весеннем воздухе снова в песни ахнули грубоватые мужичьи слова «дубинушки».
Балка, скользнув по покатам, снова медленно поползла вверх. Дотянув балку до верха стопы и ввалив её на место (где ей лежать до гнили, или (не дай бог) до пожара), мужики, весело переговариваясь и чувствуя близость размойки, с видимым степенством и достоинством стали слезать с собранной стопы сруба, увенчанной уже теперь балкой-матицей.
Как особенный любитель выпивок, Михаил Максимович с улыбкой на лице крикнул Фёдору:
— Ну, хозяин, готовь четверть вина, матица на месте. Считай, дом готов, матица всей избе крыша!
— Оно так-то так, а только всякий дом не матицей вершится, а самой крышей, без крыши дом — не дом: в непогодь дождь зальёт! — с чувством какого-то недовольства и скупости заметил Фёдор.
— Эх, ща до крыши-то всего немало спонадобится: и силы, и материалу, — сокрушённо добавил он, и пошёл в мазанку, откуда одной рукой поддерживая под донышко, а другой, обхватив горловину, он выволок четвертиную бутыль самогона.
Завидев четвертину, отдыхавшие и курившие мужики весело хохотали.
— Вон она, милая, появилась, рассаживайтесь, мужики! — скомандовал Максимыч.
Прямо под открытым небом на изготовленные из протесу сиденья мужики дружно расселись. Началось угощение: выпивка и закуска. Подвыпившие мужики зашумели, а потом запели…
Пропаганда Фёдора. Учёт в колхозе. Клички лошадей
Не смотря на Фёдорову пропаганду против колхоза, а он среди временно вышедших из колхоза, говаривал: «Птичке выпорхнувшей из клетки, вряд ли захочется снова в неё попасть, какой бы ни соблазнительной была приманка!» И всё же, в колхоз вернулись не только те, которые временно вышли из него, а наоборот, где по осознанию, где по нужде, в колхоз вступили все хозяйства села, кроме, как было сказано, пяти, которые остались единоличными. Планы партии осуществились, коллективизацию сельского хозяйства по всей стране, почти полностью завершена. Партия, взяв курс на построение социализма, объявила боевой лозунг «Пятилетку в 4-е года!». Было выпущено следом ещё два государственных заёма под названием «Третий решающий» и «Четвёртый завершающий». Трудовой народ за досрочное выполнение пяти лет, взялся со всем рвением и энтузиазмом. На производстве, на стройках и в колхозах появилось боевое ударничество. Особо отличившихся в труде заносили на красную доску, отстающих с позором, заносили на чёрную. На промышленных предприятиях и в учреждениях на видном месте, вывешивались красочно оформленные показатели, кто какими темпами строит социализм, кто со скоростью самолёта, кто со скоростью паровоза, а кто едет на черепахе. У самых же отстающих в конторах на стене красовалось рогожное знамя, которое показывало позорное отставание данного коллектива. Для трудового подъёма среди колхозников был лозунг: «Сделаем колхозы большевистскими, а колхозников — зажиточными!» А также был выдвинут общий для всего народа лозунг: «Социализм — это, прежде всего, учёт». Ликвидируя обезличку, и полный хаос, в колхозе дружно взялись за наведение порядка и всё, вплоть до мелкого инвентаря, взяли на учёт. Более того, в животноводстве, по указаниям свыше, в колхозе навели строжайший учёт. Коровам, разгруппированным по местам, присвоили каждой свою кличку, тут были: «Жданка», «Вечёрка», «Умница», «Ведерница», «Сиротка», «Майка», «Бездонная», «Хрипуша», «Луна», «Зорька» и прочие, которые строжайше учитывались по масти, характеру и надою молока. Среди коров была рекордистка, недаром и кличка ей — «Бездонная». И по заслугам эту корову прозвали так, сколько её ни дои, и всё в её вымени молоко есть, но чтобы её не изнурить доением и не испортить, доярка Анна больше надоя полуторных дойниц за один раз «Бездонную» не изнуряла. «Ведерница» — доит по ведру и почти круглый год с молоком ходит. «Жданка» — долго ждала, когда её мать отелится, и ей, телёночку, присвоили это имя. «Вечёрка» — народилась вечером. «Зорька» — на заре. «Луна» — в лунную ночь. «Сиротка» — когда она появилась на свет, от натуги мать её издохла. Доярка Марья выкормила и выпоила её, вырастила до взрослой коровы. «Хрипуша» — эта корова по-коровьи мычать не умеет, а только громко хрипит. В коневодстве учёт лошадей завели ещё более подробный, чем по коровам.