Премия за ударный труд. Нахлебники. «Господин Балакин»
Вошедшие в колхоз почти все хозяйства села, а с ними и подавляющее большинство жителей, в колхозе за работу взялись рьяно и со всем рвением. Вначале за вложенный труд людям трудодни начислялись подённо: день отработал — начислялся трудодень. Но такая система оплаты колхозникам не удовлетворяла руководителей. Работая в поле сообща, т. е. скопом, за спины истинных тружеников прятались лодыри, а получали поровну. И поэтому в оплату труда решили ввести сдельщину, которая оказалась не в нос лодырям.
— Сдельщина эта, что старинная барщина! — протестовали они.
Но, не смотря на недовольство лёгких в работе людей, сдельщина устойчиво укреплялась в деле — за хорошую ударную работу, колхозники всячески поощрялись правлением колхоза, от выдачи премии в виде чугунов или конных вёдер, вплоть до помещения фотографии в газете. Работая в поле на жнитве ржи, бабы работали по-ударному: в поле выходили с восходом солнца, обедали только час, отдыхая только в самую мучительную жару. Время обеда и окончание работы определяли, измеряя на земле свою тень лаптями: четыре лаптя — обед, семь лаптей — вечер, кончай работу!
— Бабы! Вам за прошлую-то неделю жнитва, чего в премию-то дали? — спросила Дунька Захарова баб, измеряя свою тень лаптями, страстно желая, чтоб в удлинённой к вечеру тени было не меньше семи лаптей, чтоб заканчивая работу, идти домой.
— Мне чугун за рупь двадцать, а то картошку не в чем было варить, старый-то прохудился, свищ образовался, палец пролезет, — отозвалась колхозница Марья.
— А меня ведром конным премировали, а то не в чем было вынести корове попить, — высказалась её подруга Анна.
— А тебе Дуньк, чего?
— А меня сфотографировали и мою образину в районной газете поместили! И на доске почёта мою образину выставили! — с недовольством ответила Дунька.
— Эт тебя значит, через газетку продёрнули? — осведомилась Марья.
— Да, мне всех хуже досталось! Я на чугун завидую, у нас тоже прохудился, — отозвалась Дунька.
— А что, разве плохо твоё лицо в газетке-то красоваться будет? Всяк им полюбуется! — с явной подковыркой заметила Анна.
— Да-а-а! С три дня, может быть, и полюбуется моей физиономией, а потом отнесут газетку-то в Нужник и кто-нибудь моим-то лицом заднее место потрёт!
— Дура ты, Дунька. А вот Кольке Кочеврягину какое доверие дано, следить за людьми и сообщать в надыбы! Ему за это премию ботинки дали, да наказали: «Носи, только не стаптывай!» — заметила Анна.
— Эт что больно много ему ввалили?!
— А видно для хорошего человека г — а не жалко, — объяснила Дунька.
— Колька-то, Дуньк, про тебя песню сложил:
«На доске почёта хвалят Дуньку,
Как отличницу.
А за что её так хвалят?
За её чернильницу!»
Наряду с полной ломкой бытового уклада жизни ломались и отношения между людьми. Принцип в коллективном труде: «Не можешь — научим, не хочешь — силой заставим!» стал причиной зависти и недовольства, связанное с воспоминанием обид и мести. В поле, жалуясь председателю Федосееву, Дунька Захарова с обидой на Кузьму Оглоблина, говорила ему: