– У меня дедушка был такой жаркий! Во время поездки на лошади с извозом в зимнее время были случаи, среди дороги оглобля вывернется, так он тут же, выпрягши лошадь, засовывал рукавицы под кушак, а сам в своих голых руках оттаивал и разминал завертку и оглоблю снова ввертывал на место.
– А мой отец, – продолжая разговор, начал Осип, – был такой: если лошадь в дороге, обессилев, не может вывезти воз из какой-нибудь трясины, так он ее выпрягал, сам впрягался в оглобли и воз свободно вывозил на хорошую дорогу. Он, бывало, говаривал: «Помогать надо той лошади, которая старается сама вывезти воз из топкого места, а которая даже и не пытается стронуть его с места – помогать ей бесполезно». Он, покойник, и людям помогал в таких случаях. «Я едва вывез воз-то из этой тиляли, а ты лошадь мучил!» – говаривал он и так, покойничек, царство ему небесное.
– А у меня был дедок невысокого роста, а кряжист, как дуб, росший на просторе, – вставил свою речь и Семион, – обладал он, покойник, непомерной силой. На Волге бурлачил, поднимал и носил на своей спине груз пудов по сорок весом. Я, видно, в него попёр, да здоровьем подорвался.
– Слушай-ка, Семион, давно я намеревался сказать тебе, да все опасался, как бы не обидеть тебя. Ты тут уж загнул через шлею без всякой нормы, – урезонил Семиона Яков.
– У тебя, Яшк, голова с печное чело, а ума в мозгах, видимо, ничего! – досадливо упрекнул Семион Якова, – ты бы лучше отмылся, погляди-ка, вся голова в саже.
– Черных волос в бане не отмоешь, – многозначительно говоря, отшутился Яков.
– Ну ладно вам, спорить-то, давайте толковать насчёт пару снова, – ввязался в разговор Осип.
– А между прочим, давайте на спор кто дольше и жарче пропарится в бане, – продолжая разговор, предложил тот же Осип.
– Давайте! – согласились и остальные. Разнагившись, они, как три медведя, вступили в баню. На полок Осип полез последним. Весь в волосах Яков – бурый медведь, Осип – красный, Семион – белый. Надев на голову шапку, на ноги валенки, а на руки рукавицы, чтоб не обжигало, он самодовольно провозгласил:
– Да здесь и пару-то совсем нету! Ну-ка, Яшк, как следует поддай что ли!
На самом же деле баня и так вся содрогалась от пара, и если бы она была на колёсах, то непременно поехала бы, как паровоз.
Яков, поддев в большой ковш воды, остерегаясь ожога, энергично плеснул воду на раскалённые камни-голыши на каменке, опасливо отскочил в сторону. Из хайла каменки диким зверем бросился белёсый пар, заполняя углы бани, обдавая оголённые тела парильщиков.
– Вот это другое дело! – блаженно пробурчал Осип, нахлыстывая свое тело зелёным, пахучим, берёзовым веником, предварительно ошпаренным горячим кипятком. Первым с полка соскочил Семион, за ним вскорости спрыгнул и Яков, а Осип, продолжая хлыстать себя веником и мыча от удовольствия из замаскированного паром угла полки, победоносно давясь сухим паром, прошамкал:
– Вы что отсюда повскакали? Ай, сбердили ? А мне хоть бы што!
Победил в споре Осип. Яков с Семионом, пополоскавшись в воде, вскоре вышли в предбанник, там оделись и разошлись по домам, а Осип, попарившись на просторе вволю, блаженно помылся в двух водах, смыв с себя грязь и пот, тело его делалось таким, каким бывает рак, когда его вытащат из кипятка. Здоров и силен Осип с молодости. Или в отца он выдался, или сам по себе налился силой, или паром он выгоняет из себя всякую немощь, только в селе он славится как обладатель непомерной силы. Драться с ним лучше не связывайся, сграбастает и забросит в сугроб, а там барахтайся в снегу.
То ли от пара, то ли от недоглядки Якова, только случилась беда. Не успела из бани, помывшись, прийти домой Фектинья, как на улице тревожно забегали, закричали «Горит!». Отдыхавший на кутнике Яков торопливо выскочил из избы, взглянул, а его баня вся объята пламенем. Бабы торопливо таскали воду ведрами с озера, благо прорубь оказалась поблизости, мужики, вооружившись топорами и баграми, растаскивали баню по бревнышку в сторону, гася их снегом. Растерявшийся от неожиданности Яков не нашёл больше ничего сказать, как крикнуть мужикам:
– Да погодите растаскивать баню-то! Бревна надо переметить.
– Да разве на пожаре есть, когда метить! Пока метишь, вся баня сгорит! – упрекнул его Иван Федотов с весёлой усмешкой, с топором в руках, выламывая банную дверь.
Беда не ходит в одиночку – идет горе за несчастьем. После бани и пожара разгоряченному Якову захотелось попить чайку. Фектинья поставила самовар, а когда он вскипел, Осип поставил его на стол и принялся за чаепитие. Наморившись от жажды, Яков нетерпеливо стал наливать в чашку кипятку, но вода медленно текла из засорившегося крана, и он решил его продуть. Отвернув кран, Яков, припадши, в него дунул, кипяток, хлестнув, обжёг Якову губы и ошпарил кожу во рту. Кожа мгновенно вздулась пенками, он выплюнул ее на ладонь. Якова отвезли в больницу, где он пролежал три дня, а потом выписали домой.