Рассвет, властно выметав из укромных мест и закоулков остатки утренней сизой мглы, приготовил путь яркому лучу восходящего солнца, который, не замедлив, смело глянул в избу через боковое окно, приветливо осветив внутренность, чётко обозначив предметы и утварь. Восходящее солнышко сначала осветило верхушку колокольни, а потом его лучи коснулись макушек вётел и берёз. Нежно-зелёные листочки, тронутые ветерком, робко затрепетали, не издавая малейшего шелеста – они были ещё так малы, что при колыхании не касались друг друга.
К полдню солнышко воздух так разогрело, что вокруг стало парить, кругом духота и весеннее блаженство природы. Бабы давно ждали такого денька. Они в этот тёплый солнечный день решили прожарить своё добро. Первой вывесила на растянутых верёвках одёжу Анна Крестьянинова. Она, открыв дверь мазанки, то и дело ныряла в её приземистый проём и, стуча крышками сундуков, извлекала из них слежалый, пахнувший мышами и нафталином наряд, с гордостью и степенством развешивала его на шесты и верёвки. Завидя Анины хлопоты с развешиванием добра, Любовь Михайловна, поспешно закончив свои дела около печи, тоже поспешила в свою мазанку и, широко расхлебянив дверь, принялась выволакивать и развешивать на солнышке своё добро. Дарья Федотова, не отстав от своих шабрёнок, немедля тоже занялась развешиванием своего добра.
Перед этими тремя соседскими домами улица красочно расцветилась красивыми цветными нарядами, развешенными на традиционную летнюю прожарку. Тут развешены были: шубы, кафтаны, курточки, пиджаки, цветные шали и цветастые полушалки. Любят бабы по весне своё добро на солнышке прожаривать, чтоб оно просохло, чтоб его солнышком прожгло – моль уничтожило, чтоб ветерком пообдуло – гнилостный запах слежалости улетучило. Освободив все сундуки и поразвесив всё добро на шестах и верёвках, бабы, горделиво осмотрев своим довольным взором «своё хозяйство», собрались в одну кучу и с блаженством расселись на траве в тени Савельевой берёзы, вооружившись гребешками.
– Ох, у нас в трёх домах добра-то словно на Нижегородской ярмарке, – с довольной улыбкой заметила Анна.
– Пусть прохожие люди дивятся и завидуют, – проговорила Дарья, зная безграничную бабью зависть на чужие наряды и добро.
– Нынче солнышко-то вон как печёт, небось, за уповод всё выжарится, – высказалась Любовь Михайловна. – И что за издивленная вещь – каждый день утром откуда-то возьмётся и появится солнышко, ласково обогреет землю, а вечером оно куда-то денется, и так изо дня в день, из года в год, и никто не может узнать, что это за премудрость божья! – добавила она, высказав своё замечание о загадочности смены дней и ночей.
– Так, видно, Богу угодно, – ответила на это Дарья, как самая старшая из баб.
– Как, бишь, вы со свадьбой-то разделались? Вы всю неделю гуляли, как я ни погляжу, у вас каждый день была выпивка.
– Эх, чай, и вина, и закуски много вышло? – сочувственно и с удивлением обратилась Анна к Любовии Савельевой.
– Как гору с плеч свалили! – облегчённо ответила Любовь и продолжала, – Зато всё выпили, даже капельки не осталось! – с нескрываемой гордостью объясняла она бабам-соседкам.
– Делала я к свадьбе настойку, самогонку настояла на сушёной вишне, так и ту выпили. И догораздило меня вишню из-под настойки вывалить на дворе, подскочили куры, всю вишню склевали и опьянели.
– То-то я гляжу ваш петух, видимо, с пьяных-то глаз за нашими курами всё гонялся, – с довольной улыбкой проговорила Дарья.
– Про петуха я ничего не могу сказать, а вот куры, не знай с этого, не знай ещё с чего, снова занеслись, а то было совсем нестись перестали, – осведомила баб Любовь о несучести своих кур.
– А сколько у вас кур-то? – спросила Анна.
– Двенадцать старых, да вон клушка с пятнадцатью цыплятами ходит, – ответила Любовь, кивком головы указывая на заботливо квахтающую наседку, которая, стараясь удерживать цыплят около себя, опасливо озиралась вокруг и беспрестанно громко квахтала, предостерегала своих резвящихся жёлтеньких цыплят-малышей.
– Всё же удивительно, как стали коров в лесу пасти, так коровы раздоились, молока прибавили, моя Ждашка вечер с полдюжины надоила, а уж вот-вот её запускать надо – скоро отелится, – проговорила Любовь перед бабами.