Таща на плече кувшин с пивом, Сепфора нашла его грот где-то в середине утеса, там, где тропа расширялась и переходила в довольно обширную террасу, над которой нависал каменный свод. В глубине террасы зиял темный вход в пещеру. Внутри, возле стенки, был сооружен каменный очаг. У другой стены лежал большой бело-синий мешок, туника с обтрепанными краями прикрывала старую циновку, очевидно, служившую постелью. Это было отлично выбранное место, защищенное от солнца, от песчаного ветра и от пыли, которую приносило с гор.
Сепфора подошла к очагу. Под большим плоским камнем лежали побелевшие угли, источавшие острый запах теребинта.
Моисей умел не только ловить рыбу, но и разводить огонь. И он нашел пещеру, в которой можно было жить.
Она представила себе, как он ест и спит на этом убогом ложе. Он, принц, привыкший к роскоши, окружающей могущественных царей! Здесь он уже был не принцем, он был просто человеком, который искал укрытия. Об этом свидетельствовало его убогое ложе, если ей еще нужны были доказательства.
Но что заставляет его скрываться? Что такого мог совершить этот благородный Египтянин, чтобы ему пришлось жить в таком убогом жилище?
Сепфора собиралась оставить кувшин на террасе, потом решила, что лучше поставить его в прохладный грот. Она перешагнула через порог грота. Он был темный и узкий. Весь вытянутый в длину. Палка с бронзовым наконечником, которой Моисей сразил пастухов, была прислонена к стене. Тут же лежала и его большая фляга, рядом с которой Сепфора поставила кувшин с пивом.
Моисей продолжал ловить рыбу размеренными медленными движениями, ни разу не взглянув вверх, в сторону обрыва. Сепфора опять вскарабкалась по тропе под жгучим солнцем.
Когда Сепфора, согнувшись под своей ношей, стала спускаться второй раз, она увидела, что Моисей чистил свой улов на гальке, время от времени промывая рыбу в воде. Тяжело дыша, покрытая потом от тяжкого усилия, Сепфора торопливо спускалась к гроту.
Дойдя до грота, она не удержалась и вновь взглянула в сторону пляжа. В этот момент сильный блеск всколыхнул море. Порыв света вихрем покрыл берег. В этот момент ей показалось, что Моисей повис между небом и землей. Пляж, вода и воздух исчезли. Только воздух струился вокруг его ног и рук, вокруг его груди и бедер.
Сепфора остановилась, завороженная и охваченная ужасом перед этим видением, забыв о своей тяжелой ноше. Неведомое ранее ощущение объяло ее всю целиком, не щадя ни одной мысли, ни одного чувства, заставляя содрогаться каждый мускул, каждую частицу ее тела.
Видение пропало так же внезапно.
Море опять стало прозрачным, нежно-голубым, на нем то и дело вспыхивали яркие блики. Моисей собрал очищенную рыбу и насадил ее на стебель тростника.
Сепфора опустила вьюк на землю. Она не понимала, что же она видела. Может быть, все это была лишь игра солнца — или ее ослепила тяжесть ноши?
Но она знала, что это не так. У нее все еще подрагивала кожа, во рту была страшная сухость.
Она следила, как Моисей положил свой улов в углубление между скалами, куда не достигала вода, прикрыл сверху несколькими камнями и вернулся в море. Он легко отплыл подальше от берега, нырял, снова выплывал.
С высоты птичьего полета Сепфора видела его тело в прозрачной воде, которая скользила по его спине, по белизне ягодиц и бедер, защищенных от солнца передником.
У Сепфоры закружилась голова. Живот и грудь ее напряглись, плечи и спина отяжелели. Колени ее подкосились, и ей пришлось обхватить себя руками, чтобы не упасть. Лучше бы она отвернулась, достаточно было сделать несколько шагов назад. Или опустить глаза.
Она знала, что голова у нее закружилась не от страха перед пропастью.
Она еще никогда не смотрела на мужчину так, как она смотрела на Моисея. И не только из-за его наготы.
Вот, голова Моисея показалась над водой. Он откинул назад волосы, провел рукой по лицу, перевернулся на спину и медленно поплыл к берегу, вздымая вокруг себя сверкающие брызги.
Сепфора мысленно представляла себе все то, чего она не могла видеть, его глаза, рот, струи воды, стекавшие по лицу. Ее охватило жгучее желание войти в воду, поплыть к нему, увидеть морщинки вокруг глаз, дотронуться до его плеча. Тело ее налилось болью, кожа горела, словно обожженная крапивой. Сепфоре стало страшно.
Вздрогнув, словно очнувшись от гипноза, она отвернулась.
Еще несколько секунд она стояла согнувшись, словно подкошенная. Широко открыв рот, зажмурившись, она наконец глубоко вздохнула. Сердце ее оглушающе билось.