Но как бы ей этого ни хотелось, она ничего не могла с собой поделать.
Моисей, казалось, одобрял ее молчание. Он слегка кивнул головой, положил рыбу возле очага, затем убрал прикрывавший очаг камень, снял рыбу с тростниковой палочки, разделил на длинные ровные куски и положил на камень поперек кострища. Потом разворошил тлеющие угли, которые медленно задымили.
Сепфора почувствовала облегчение, хотя мысль о том, что он занимается своей рыбой, когда она стоит рядом, оскорбила ее. Но тут Моисей поднялся и улыбнулся.
— Рыба жарится очень медленно, но потом я могу ее долго хранить.
Моисей говорил о рыбе, но смотрел на Сепфору, и глаза его трепетали, как арфа, струны которой вот вот лопнут.
Сепфора выпрямилась, стараясь высоко держать голову, затем медленно, чтобы Моисей понял то, что она собиралась сказать, произнесла:
— Я пришла, потому что боялась, что у тебя нет еды. У тебя нет скота. У тебя нет никого… Но если ты умеешь ловить рыбу… Я не подумала о твоей постели… По правде говоря, я пришла не только для того, чтобы принести тебе еду. Я хотела поблагодарить тебя… За то, что ты сделал вчера… Я тебе обязана…
Сепфора замолчала. Она искала слов, чтобы выразить то, чем она ему обязана.
Моисей следил за каждым ее жестом и за кольцами ее волос, которые рассыпались по ее плечам, словно черные перья. Он взглянул на вьюк и на кувшин и быстро перевел взгляд на губы Сепфоры, стараясь понять то, что она говорила.
Моисей ждал, пока она закончит фразу, но Сепфора молчала.
Они молча слушали шум прибоя и вдыхали аромат горящих теребинтовых веток, к которому примешивался запах рыбы. Естественным движением Моисей приблизился к Сепфоре, стоявшей между солнцем и тенью, на расстоянии двух локтей от обрыва.
Сепфора вдохнула воздух и почувствовала запах Моисея. От него пахло соленой морской водой. Он скрестил руки на груди, как это часто делал Иофар. Она опять вспомнила золотые браслеты и свой сон.
— Я рад. Я слышу твой голос, — сказал Моисей медленно, с акцентом, нерешительно, кивая головой при каждом слове. — Вчера ты ничего не сказала. Ни слова. Я думал, что случилось? Она не умеет говорить? Она чужестранка?
— Ты так подумал из-за моей черной кожи?
Она спросила это со смехом, очень быстро, словно этот вопрос давно рвался из ее горла.
— Нет. Просто потому, что ты ничего не говорила.
Она поверила ему.
— Ты ничего не сказала. Но ты слушала. Ты поняла, где меня найти. Здесь много пещер. Ты видела, как я ловил рыбу. Иначе…
«Иначе я бы до ночи ходила по берегу, чтобы найти тебя,» — подумала Сепфора, но ничего не сказала.
— Ты должна знать, — продолжал Моисей. — Я не Египтянин. Я похож на Египтянина, но я не Египтянин. Я Иудей.
— Иудей?
— Да. Сын Авраама и Иосифа.
И она снова вспомнила о ларе и о браслетах: «Он их украл. Вот почему он скрывается. Он вор!» Кровь стучала у нее в висках, и она почти машинально ответила:
— Мой отец Иофар, мудрец царей Мадиана, тоже сын Авраама.
Даже если он и подумал о том, как у сына Авраама может быть чернокожая дочь, он этого не показал.
— В Египте иудеи не цари и не мудрецы царей. Они рабы.
— Ты не похож на раба.
Он нерешительно отвел глаза и произнес странную фразу:
— И я уже не из Египта.
Оба молчали. В словах Моисея было так много смысла, так много они допускали предположений, что ей никак не удавалось привести в порядок свои мысли. Может быть, Моисей ничего не украл? Может быть, он не принц? Может быть, он просто человек из ее сна?
Эта мысль ужаснула Сепфору. Она отступила от Моисея, продолжавшего наблюдать за ней.
— Я должна вернуться.
Он покачал головой, указал на грот, поблагодарил ее.
— В доме моего отца тебя всегда примут с радостью, — сказала Сепфора, пытаясь понять выражение его лица. — Мой отец будет рад видеть тебя.
Она повернулась к нему спиной и вышла к обрыву.
— Подожди, — окликнул ее Моисей, — ты не можешь так уйти. Выпей воды.
Не дожидаясь ответа, он вынес флягу из грота, вытащил из горлышка деревянную пробку и протянул Сепфоре:
— Вода еще холодная.
Сепфора замечательно умела пить из горлышка фляги, но сейчас даже не могла поднести ее ко рту. Моисей поднес флягу к ее губам. Вода полилась, обрызгивая ей подбородок и щеки. Сепфора засмеялась, за ней засмеялся Моисей и опустил флягу.