— Ты права. Но я твой отец, и он находится в моих землях… Мне хотелось бы знать. Пошли к нему двух слуг, одного верблюда и одну дойную овцу. На верблюде он сможет добраться сюда, ко мне. Пусть ему передадут, что я бы сам поехал к нему, чтобы выразить свою благодарность, но мне следует беречь свои старые кости. Пусть ему передадут, что он окажет мне большую честь, если придет посидеть со мной в беседке.
Сепфора сидела молча, опустив голову, перебирая пальцами складки туники.
— Ну что ж? Разве я недостаточно вежлив для принца Египта? Я что-нибудь забыл?
— А если он опять откажется?
— Подождем, пока он откажется.
— Я уверена, что он не сделал ничего дурного.
— Ты только подстрекаешь мое любопытство.
— Орма захочет пойти вместе со слугами.
Палец Иофара весело заплясал перед его искрящимися глазами.
— Вот уж нет! Ни ты, ни Орма. Я сказал двое слуг, и это значит двое слуг.
Гнев и ярость Ормы
Молодые пастухи вернулись без Моисея.
— Он благодарит тебя за животных. Он только попросил показать ему, как доить овцу.
Иофар задумался, но воздержался от комментариев.
Прошло два дня. Принц Египта так и не появился на западной дороге. Время, казалось, остановилось, и это ощущение было необычным для Сепфоры. Чем больше проходило времени, тем больше тревожилась Сепфора. Страх не покидал ее. Страх, что Моисей придет, и страх, что он не придет. Ей даже было страшно вспоминать тот последний миг в пещере.
Она почти не спала, ей приходилось переносить вздохи Ормы, которая без конца ворочалась в своей постели. Время от времени Орма шепотом спрашивала Сепфору, спит ли она. Сепфора не отвечала, но Орма не успокаивалась:
— Сепфора, я знаю, что ты не спишь. Ты думаешь о нем.
Сепфора не отвечала.
— Я тоже думаю о нем, — продолжала Орма. — Ну и дура, что притворяешься.
Сепфора по-прежнему не отвечала, сестра успокаивалась и засыпала, а Сепфора все лежала без сна и думала, думала, пока в полудремоте все не смешивалось в ее голове и она уже не могла отличить реальности от своего сна.
Через пару дней Сепфора потеряла терпение. На рассвете она вскочила, бросилась к воротам и всмотрелась в западную дорогу. В такой ранний час дорога была белее молока. Вокруг царила пустота. Сепфора ждала, пока солнце не окрасило скалы и кусты, но дорога оставалась безнадежно пустой.
Утомленная ожиданием, едва сдерживаясь, чтобы не вскочить на спину мула и не поехать к пещере, Сепфора вернулась в женскую комнату. На каждом лице она читала один и тот же вопрос: «Египтянин опять не приехал?»
Пришла Орма и, словно учуяв что-то, спросила:
— Что случилось?
Тут и там раздались колкие замечания и приглушенное хихиканье. Гнев Ормы перешел в насмешливую улыбку, которая еще больше подчеркивала ее красоту. Сепфора вышла из комнаты, вызывающе покачивая бедрами. Она поклялась себе больше не проявлять ни малейшего признака нетерпения.
Вечером третьего дня, когда небо окрасилось багровыми отсветами заходящего солнца, а на дороге не было видно ни пешехода, ни всадника, Орма попросила у Иофара разрешения самой утром поехать за Моисеем.
— Зачем? — спросил Иофар, притворяясь удивленным.
— Ну, чтобы он пришел, как ты ему велел!
— Я ничего не велел ему! Я пригласил его приехать и посидеть со мной, это будет для меня честью и доставит мне удовольствие. Но если ему не хочется, то я в такой же степени уважаю его отказ. Я послал ему верблюда и овцу и не чувствую себя в долгу перед ним.
Ответ отца несколько сбил Орму с толку, однако не убедил ее.
— Ты ошибаешься, отец мой, — сказала она, сведя в одну линию свои красивые брови. — Он не придет, и я знаю почему.
— Вот как?
— Он принц Египта.
— Похоже на то.
— Он привык к уважению.
— Ты считаешь, что верблюда и овцы недостаточно для выражения моей благодарности?
— Нет, я хочу сказать, что ты передал ему приглашение через двух молодых слуг, а этого недостаточно для того, чтобы смирить его задетую гордость.
— Так его гордость была задета?
— Если бы это было не так, Египтянин был бы здесь.
— Ты так думаешь?
— Он спас нас, твоих дочерей. Один против четверых. Его могли убить. И теперь он избегает нас! Отец, это бессмысленно. Еще ни один пришелец не отказывался от твоего приглашения! Мы сделали или сказали что-то такое, что ему не понравилось.
— Кто — мы?
— Сепфора. Ты прекрасно знаешь, каким тоном она порой говорит, и какими словами. Она принимает себя за тебя! Или молчит, как истукан, когда надо говорить. Ты знаешь, что тогда, у колодца, она не произнесла ни одного слова, даже не поблагодарила его!