Мы продолжали оставаться в Спорунде, ведя тот же образ жизни, до шестого дня, пока не вернулся гонец, посланный Альбикормасом в Севаринд с приказанием от Севарминаса направить нас в великий город, где ему очень хотелось нас видеть. Когда я узнал, что нам придется идти в Севаринд, я пожалел, что не сказал о том, что вы здесь, в особенности после их хорошего с нами обращения. Я не знал, как мне выпутаться, но причина, заставившая меня это скрыть, была веской и уважительной; я подумал, что Альбикормас удовлетворится ею и простит наше притворство, основанное на заботах о вашей безопасности в то время, когда мы опасались еще за нашу собственную. Я откровенно признался Сермодасу, который прежде всего пошел предупредить губернатора. Нам приказали ждать в Спорунде возвращения второго гонца, посланного к Севарминасу, чтобы известить его о причине нашего опоздания. Он вернулся через шесть дней и привез губернатору приказ, во исполнение которого тот отправил с нами эти суда, чтобы забрать вас и перевезти всех в Севаринд, где мы должны предстать перед верховным правителем в его резиденции и где, по словам Сермодаса, нас ожидает еще лучший прием, чем в Спорунде.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Итак, Морис окончил свой рассказ, который обрадовал нас и привел в восхищение; он не показался нам скучным, хотя, действительно, и был долгим. Но вещи, о которых он нам рассказывал, были настолько удивительны, что мы слушали бы его терпеливо, даже если бы его рассказ длился целый день.
Некоторое время мы советовались о том, какую нам выбрать линию поведения, и решили идти за Сермодасом туда, куда он нас поведет, целиком положившись на волю божественного провидения и доверившись порядочности народа этой страны.
Пока Морис рассказывал нам обо всех этих приключениях, некоторые из его людей, побуждаемые желанием поговорить со своими друзьями, сошли на берег и завели беседу почти со всеми нашими людьми, которые собрались вокруг них и слушали с удивлением рассказ обо всем случившемся. Таким образом, они узнали эти новости почти одновременно с нами, и не понадобилось второй раз сообщать им о положении наших дел. Они готовы были следовать в прекрасную страну, которую им описали. Но шлюпка, посланная в Батавию, могла добраться благополучно, и мы нисколько не сомневались, что генерал, узнав о нашем несчастье и нужде, выслал бы нам на помощь корабли, на что мы имели еще кое-какую надежду; и это огорчало нас, потому что, если бы корабли прибыли и никого не застали, они подумали бы, что мы погибли, и, таким образом, мы теряли всякую надежду увидеть снова своих друзей и родину. На это Морис возразил: «Что касается шлюпки, то ее безусловно следует считать погибшей, если мы о ней не имели известий с того времени, как она ушла, и по этой причине не имеет смысла надеяться на какую-либо помощь из Батавии. Возвращение же наше в Голландию не невозможно и может оказаться незатруднительным, поскольку мы будем находиться среди народа вежливого и порядочного, который время от времени посылает свои корабли за моря. Вероятно, они разрешат нам и даже дадут возможность вернуться, если мы того захотим, не пожелают силою задерживать нас в своей стране, если у нас не будет желания там остаться». И, наконец, он заметил, что наше положение было бы много хуже, если бы нам все время пришлось жить в этом лагере, подвергаясь тысячам опасностей и забот. Эти убедительные доводы Мориса — человека со здравым смыслом, пользовавшегося среди нас доверием за те большие услуги, которые он нам оказал, — рассеяли наше огорчение. Мы вернулись в мою хижину, где был Сермодас, который, увидя нас, улыбнулся и спросил, как нам понравился, по описанию Мориса, город и народ Спорунда. «У нас не могло не создаться выгодного представления, — сказал я ему, — и нам бы хотелось уже быть там. Если вам угодно, то мы готовы ехать туда как можно скорее». — «Я прибыл сюда для этого, — ответил он, — и я очень рад, что вы готовы следовать за мною. Вы можете быть уверены, что пребывание в наших городах покажется вам лучшим, чем в этом лагере, хотя благодаря вашему уменью тут получилось удобное убежище». Мы еще некоторое время поговорили на эту тему, а затем спросили у него, не хочет ли он отведать нашей пищи в том виде, как мы это можем предложить. Он сказал, что согласен закусить при условии, если мы также будем есть то, что они подадут. И он попросил Мориса передать кому-нибудь из его людей, чтобы принесли вина и всякой еды с кораблей. После обеда Сермодас сказал нам, что если мы решили следовать за ним, то должны готовиться к отъезду и переправить наших людей тем способом, который нам покажется наиболее удобным. Он же считает, что было бы лучше всего, если бы наши руководители и все наши женщины перебрались на корабль в тот же день, а он оставит кого-нибудь из своих людей, чтобы помочь остальным нашим погрузиться и проводить их до Спорунда. Я сказал ему, что часть наших людей находится по ту сторону залива, и если он разрешит, мы пошлем Мориса с одним или двумя судами, чтобы привезти их обратно. «Это можно сделать, — ответил он, — и я пошлю с ним одно наше судно, чтобы переправить их в город, не заходя в лагерь. Вы же, — сказал он, обращаясь ко мне, — возьмите тех из своих офицеров, которых вы пожелаете оставить при себе, и садитесь на мое судно, где, надеюсь, вам будет довольно удобно». Я взял с собой Ван-де-Нюи и Тюрси, моего секретаря, приказав Девезу и другим капитанам распоряжаться в мое отсутствие и как можно быстрее собрать наши вещи. Сермодас оставил Беноскара с Девезом, чтобы ему помочь и сопровождать его. После этого мы подняли паруса и двинулись на Спорунд, куда мы прибыли три дня спустя после нашего отбытия из Сиденберга. Нам был оказан почти такой же прием, как Морису, с той лишь разницей, что к Ван-де-Нюи и ко мне было проявлено больше уважения, чем к остальным. Альбикормас очень ласково принял нас, а меня в особенности; он много говорил со мной о положении империи[92], о чем я его мог лучше осведомить, чем кто бы то ни было из нашей компании. Я нашел, что во многих отношениях он прекрасный человек и обладает удивительно ясным умом. Он мне рассказал о многих обычаях, о формах управления в их стране, о чем я буду говорить дальше, когда буду описывать город, законы и нравы севарамбов. На следующий день после нашего приезда в город были доставлены наши вещи, и в лагере ничего не было оставлено, за исключением того, что оказалось ненужным. С нашими людьми обращались так же, как с людьми Мориса, и все получили новую одежду.
У нас вышло затруднение с нашими женщинами. Я уже говорил, что в лагере было дано распоряжение, что на пять человек простого звания будет одна женщина, и только старшие офицеры пользовались привилегией иметь каждый свою женщину. Сермодас и его приближенные не одобрили этого положения. Ненарушимая привычка порядочности заставила их сказать нам, что мы поступаем по-скотски. Они заявили, что это бесчестит их страну и их законы, и они допустить этого не могут. Я старался извинить это необходимостью, заставившею нас скорее принять такое решение, чем подвергать наших людей опасности, что они перебьют друг друга. Сермодас спросил меня, желаем ли мы подчиняться их законам. Я уверил его, что это наше самое пылкое желание, и вот какие он принял меры. «Пересчитайте точно, — сказал он нам, — всех ваших людей, как мужчин, так и женщин, и дайте мне их список, в особенности женщин, отметив тех из них, которые беременны. При этом вы можете себе оставить тех, которых уже имеете, или же мы вам дадим других». Мы некоторое время советовались, и те из офицеров, которые захотели остаться со своими женщинами, их не сменили. Остальные же бросили жребий, как спутники Мориса, которым не было разрешено выбрать себе новых женщин. Те женщины, которые забеременели от наших офицеров, были вынуждены продолжать жить с теми, от кого они забеременели. Тех, которые жили с простыми людьми и стали беременными, заставили жить с тем, кого они считали отцом зачатого ребенка. Вот каким образом все это было улажено.
92