В вопросах религии, игравшей исключительную роль в жизни средневекового общества и государства, он проявляет полную объективность и в равной степени равнодушен к различным религиозным учениям и их взаимным счетам. Как серьезный ученый и историк, за религиозным фасадом Ш.-А. Жюльен видит реальные «земные» интересы. Он справедливо считает, что многочисленные ереси, религиозные движения и восстания имели определенную социальную почву и что социальные требования народных масс в древности и средние века, как правило, выдвигались в религиозной оболочке, принимая форму борьбы за религиозные идеалы.
«История Северной Африки» — это, по замыслу автора, история народа. Правда, состояние источников и литературы таково, что не всегда позволяет осуществить этот замысел. Но тем не менее там, где это возможно, он стремится выйти за узкие рамки хроникальной истории, уйти от бесконечных войн, сражений, династий, больших и малых, в калейдоскопе которых теряется всякий смысл исторического развития и его главный носитель — народные массы. Исходя из этого и стремясь показать жизнь народа во всех ее проявлениях, Ш.-А. Жюльен уделяет большое внимание государственному управлению, обычаям, торгово-промышленной деятельности, религиозным верованиям, искусствам (в особенно выгодном положении оказывается архитектура) и интеллектуальному развитию.
Отмечая достоинства труда Ш.-А. Жюльена, которые делают его одним из лучших произведений западноевропейской буржуазной литературы по истории Северной Африки, следует подчеркнуть и недостатки. Это прежде всего сравнительно слабое освещение вопросов социального развития, смены общественно-экономических формаций — то, в чем сильнее всего сказалось влияние на Ш.-А. Жюльена европейской буржуазной историографии. Недостаточно, а иногда и совсем нет данных о развитии феодальных отношений, их своеобразии, о положении крестьянства, городских низов и т. п. Эти недостатки в значительной мере объясняется неизученностью этих вопросов в западноевропейской литературе и свидетельствует, что современные буржуазные историки еще далеки от решения зачастую элементарных проблем североафриканской истории.
Фундаментальная работа, какой является труд Ш.-А. Жюльена, затрагивает множество частных вопросов и проблем, решение которых отнюдь еще не получило общего признания. В некоторых случаях автор выдвигает чисто гипотетические предположения, в других— не высказываясь определенно, Ш.-А. Жюльен сопоставляет в свободной и непринужденной форме различные, зачастую противоречивые точки зрения по спорным проблемам североафриканской истории. Наконец, принятую им трактовку ряда вопросов могут не разделять многие специалисты в той или иной области исторических знаний. Да и практически невозможно, по крайней мере в настоящее время, при существующей скудости источников и трудности их интерпретации добиться полного единогласия по тем или иным частным вопросам и проблемам.
Не касаясь этих вопросов, хотелось бы отметить лишь следующее:
Первое. Трудно согласиться с так называемым «социологическим определением бербера», что является не чем иным, как стремлением охарактеризовать в качестве берберского «психический склад» населения Северной Африки, который выражается в «совокупности традиций и обычаев, нравов и институтов», в постоянном проявлении «неизменного образа мышления, сказывающегося в определенном подходе к проблемам политического или религиозного порядка», и который «отображает общие характерные черты людей, населяющих север африканского континента». Во-первых, это создает путаницу и затрудняет характеристику специфических черт, присущих собственно берберскому населению Северной Африки, которое сохранило свои диалекты, традиции, обычаи и т. п. и которое отличается от арабоязычного населения Магриба. Во-вторых, общие черты, присущие «психическому складу» населения Северной Африки и образующие национальный характер современных народов Магриба, формировались в течение длительного времени в результате взаимодействия различных элементов и на основе этих элементов (даже если древние берберы и были главным элементом), а отнюдь не являются производным исключительно берберского психического склада. В-третьих, хотя совершенно ясно, что название «берберский» имеет условный характер и что Ш.-А. Жюльен распространяет свое «социологическое определение бербера» и на арабское население Северной Африки, тем не менее это может быть неправильно истолковано как отрицание арабского характера современного населения стран Северной Африки. К тому же такие заявления, что «Марокко, Алжир и Тунис населены берберами, которых в обиходе ошибочно называют арабами», дают для этого достаточно оснований. Конечно, вряд ли кто-нибудь будет серьезно утверждать, что арабы Северной Африки — это то же, что и арабы Аравийского полуострова. Но то, что но языку, обычаям, культуре североафриканцы близки родственным им народам Арабского Востока, — это совершенно неоспоримо. Население стран Северной Африки в большинстве своем говорит на арабском языке, считает себя арабами и отнюдь не противопоставляет себя народам Арабского Востока. Конечно, в языке, на котором говорят жители Северной Африки, в обычаях, культуре, образе мышления североафриканцев много своеобразного, отличающего магрибинца от египтянина, сирийца или хиджазца. Но эту самобытность жителей Магриба, эти «общие характерные черты людей, населяющих север африканского континента», предпочтительнее всего определять как магрибские, но отнюдь не как берберские.