Впрочем, не в пример римлянам, сами византийцы не принесли с собой в Африку ничего прочного и солидного. Они пришли туда со своими мелочными и ожесточенными религиозными спорами, которые во время вторжения арабов в Египет обострились еще больше. В самом деле, среди беглецов, искавших убежища в Африке, были монофизиты; они вербовали прозелитов, вызывая волнение во всех христианских общинах страны и сея семена раздора.
Наконец, византийские чиновники не всегда оказывались безукоризненными слугами центральной власти: они обсуждали приказы, прежде чем выполнять их, если вообще выполняли. Смерть Ираклия и приход к власти императора Константа II (641 год), едва достигшего юношеского возраста, лишь усилили эти центробежные тенденции. В 646 году византийский наместник Африки, патриций Григорий, восстал против правительства Византии и провозгласил себя императором.
Такова была Африка, которой предстояло испытать нападение мусульман: страна без внутренней спайки, все более отдалявшаяся от умирающей цивилизации, постепенно отказывающаяся от римских институтов, чтобы вновь вернуться к традициям предков, страна, слабо подчиняющаяся византийским начальникам, которые сами стремились отделиться от метрополии.
Глава I.
Арабское завоевание и хариджитские государства
I. Арабское завоевание
История в легендах. Ислам и Северная Африка так тесно переплетаются между собой, что часто забывается, ценой какой борьбы мусульманскому Востоку удалось покорить берберский Запад.
Нас особенно поражают огромные зримые последствия арабского завоевания и обращения в ислам туземного населения. По словам Э.-Ф. Готье, произошла «громадная революция. Страна преодолела стену, разделяющую Запад и Восток, непроницаемую в других местах».
Этот прыжок в неизвестность был сделан Магрибом не по доброй воле. Известно даже, что сопротивление было долгим и ожесточенным. Было бы опрометчиво полагать, что мы знаем больше этого. Не сохранилось ни архивов, ни рассказов иностранных путешественников, ни европейских хроник. Чтобы возместить скудость надписей, недостаточность сведений, полученных с помощью нумизматики, и отсутствие достоверных письменных источников, приходится обращаться к арабским летописцам, писавшим много лет спустя после событий, о которых шла речь.
«При современном состоянии наших знаний, — пишет Вильям Марсэ, человек, способный лучше других оценить значение письменных источников, — наиболее правдоподобно, на мой взгляд, то, что наши скудные сведения об этой героической и легендарной эпохе имеют в своей основе четыре традиции: восточную традицию, представленную аль-Вакиди, жившим в Медине и Багдаде в конце VIII века; испанскую традицию, представленную потомком завоевателя Мусы ибн Носейра, жившим в Андалусии в конце VIII века; африканскую традицию, представленную потомком другого завоевателя, Абу-ль-Мухаджира, жившим в Кайруане в то же время; наконец, египетскую традицию, представленную Ибн Абд аль-Хакамом, умершим в Каире в 871 году. Это единственный источник, дошедший до нас непосредственно и полностью».
Ибн Абд аль-Хакам, писавший в середине IX века, сообщал предания, собранные в Египте в VIII веке. Слово «предания» употребляется здесь не случайно, так как источники информации приводятся в них подобно тому, как традиционисты передавали «изречения» пророка Мухаммеда: автор указывает цепь свидетельств, которую он смог восстановить вплоть до последнего звена, то есть до лица, которое было или могло быть свидетелем данных событий. С другой стороны, ясно чувствуется забота о построении и сохранении правовой основы: история сама по себе интересует Ибн Абд аль-Хакама значительно меньше, чем те аргументы, которые могла извлечь из нее юридическая школа, к которой принадлежал автор. Надо знать эту систему интерпретации фактов, сильно искажающую действительность, чтобы понять, с какой осторожностью следует пользоваться трудом этого автора. Из него можно извлечь очень ценные сведения, но это, собственно говоря, не исторический труд и даже не настоящая хроника.