Поскольку сенатский указ – и отказ наместника его исполнить – затрагивал рабов по всей Сицилии, очень скоро к восстанию примкнул весь остров. Первым вожаком оказался очередной киликиец, некий Афелион, который собрал при себе около двухсот человек в местности между Сегестой и Лилибеей; но позднее его превзошел в тактике и хитрости человек по имени Сальвий, чье происхождение неизвестно – возможно, он вовсе не был рабом, – обладавший признанным полководческим талантом и лелеявший немалые политические амбиции. Для Сальвия просто возглавлять крупное восстание было недостаточно; он воцарился под греческим именем Трифон, после чего облачился в пурпурную тогу и построил себе обнесенный рвом дворец (от которого, увы, не осталось и следа). Отношения между ним и Афелионом были сложными – например, в какой-то момент первый вожак очутился фактически в заключении, – но когда Сальвия убили в бою, именно Афелион наследовал ему на троне.
Римляне усвоили недавний урок. На сей раз они действовали быстро и решительно, хотя поначалу и страдали от дурного командования; после прибытия на остров Манлия Аквилия в 100 году до нашей эры – он был вторым консулом в Риме в предыдущий год – восстание постепенно сошло на нет, ибо восставшие так и не сумели захватить ни одного важного города. Последние несколько сотен на свободе в итоге сдались, как сообщается, получив заверения, что им сохранят жизнь. Как и следовало ожидать, римляне нарушили свое обещание: пленных отправили в Рим, где их приговорили к растерзанию дикими животными на арене цирка. Они совершили последний геройский поступок, не желая погибать на потеху толпы: эти люди покончили с собой, убили друг друга перед началом представления.
Большинство восставших погибло в ходе боев. Для остальных же никаких дальнейших наказаний не потребовалось; самого возвращения к рабскому труду было более чем достаточно. Лишь через четверть столетия после подавления второго восстания Сицилия получила нового наместника – Гая Лициния Верреса[36]. С самого начала своей карьеры он тяготел к мошенничеству. В 80 году до нашей эры – едва избежав обвинения в растрате – он отправился в Киликию, где заодно со своим непосредственным начальником, наместником Долабеллой, начисто разграбил провинцию. Два года спустя их обоих вызвали в Рим, где Долабелла предстал перед судом. Его признали виновным, в основном благодаря показаниям Верреса, который тем самым обеспечил себе прощение; в 74 году он взятками получил должность претора – старшего чиновника – и целый год злоупотреблял своим высоким положением, а затем был назначен наместником Сицилии. На богатом и процветающем острове он стал фактически диктатором, сполна оценив спелый плод, упавший ему в руки.
Всего за три года Сицилия пострадала от действий Верреса куда сильнее, чем от Пунических войн и восстаний рабов, взятых вместе. Наместник вводил новые налоги, налагал арест и конфисковывал имущество, обольщал, творил насилие, пытал, мучил, бросал в тюрьму, грабил и разбойничал – выносил все ценное из храмов и частных домов, не делая различия между римскими гражданами и сицилийцами. Пришлось даже построить особый корабль, способный вместить все награбленное и перевезти обратно в Рим. Правление Верреса совпало с очередным восстанием рабов – это было знаменитое восстание Спартака в Италии. Сицилию это восстание напрямую не затронуло, однако Веррес не упустил шанса воспользоваться случаем: он выбирал какого-нибудь раба богатого землевладельца, обвинял того в подстрекательстве к мятежу или в желании присоединиться к Спартаку и приговаривал к распятию, одновременно давая знать владельцу раба, что определенный «выкуп» гарантирует освобождение этого человека. Еще одна хитрость состояла в том, что придумывался некий раб, которого обвиняли в непослушании, а затем во всеуслышание объявлялось, что тот или иной богач сознательно прячет этого раба. Разумеется, жертва шантажа могла избежать тюремного заключения посредством взятки.
Неудивительно, что сицилийцы возмущались, и их возмущение было столь громогласным, что в 70 году Верреса отозвали в Рим и отдали под суд. В качестве обвинителя сицилийцы наняли великого Марка Туллия Цицерона, который служил квестором[37] в западной части острова пятью годами ранее и поразил всех островитян своей честностью и порядочностью. Цицерон подошел к делу со всей серьезностью, провел на острове много недель, собирая доказательства и беседуя со свидетелями. Затем он возвратился в Рим и выиграл процесс, как говорится, в одни ворота. Его обвинительные речи стали широко известны; но из них очевидно, насколько принципиально римское правосудие отличалось от современных практик. Лишь первая речь Цицерона была относительно короткой, хотя сегодня и она показалась бы чрезмерно длинной. На произнесение второй ушло несколько часов, и нельзя не пожалеть бедных судей, которым пришлось все это внимательно слушать. Тем не менее Цицерон не скупился на суровые слова: