В автобиографии (1763) Фр. Бенда писал: «Я не могу вспомнить, когда начал играть на скрипке, но помню, что восьмилетним я играл в трактирах танцы. В Дрездене (Бенде было тогда 11—13 лет.— Л. Г.), где ученики капеллы устраивали концерты, я играл на альте. В ту пору я играл и на скрипке, исполняя наизусть концерты Вивальди» (65, 14).
Не исключено, что именно игра прославленного итальянского скрипача Джузеппе Тартини, прибывшего в Прагу в 1723 году на коронационные торжества и остававшегося здесь на службе у графа Ф. Кинского до 1726 года, могла послужить решающим фактором в обращении Франтишка Бенды к скрипке. Дополнительным толчком стала совпавшая с этим временем ломка голоса. Не имея средств для дорогих уроков, он в середине 20-х годов пользовался эпизодическими наставлениями известного в Праге народного скрипача Лебла, игра которого была очень напевна и выразительна.
Нет никаких доказательств занятий Бенды с Тартини; но вскоре после возвращения Тартини в Падую Бенда также покидает Прагу и в 1726 году уезжает вместе с другим чешским скрипачом Йиржи Чартом в Вену. Затем последовала его деятельность во Вроцлаве (тогда Бреслау), Варшаве (с 1732 года он был здесь первым скрипачом Королевской капеллы) и Дрездене.
В Дрездене он играл концерты Вивальди и Тартини; оркестром руководил при этом ученик Торелли и Вивальди И. Г. Пизендель. Можно предположить его эпизодические занятия с чешским скрипачом-самоучкой.
В Рейнсбергской капелле наследника прусского короля в 1733 году Бенда встретился с братьями К. и Й. Граун. Он тепло вспоминает Й. Г. Грауна, который был учеником Тартини и наставлениями которого в композиции и игре на скрипке он в какой-то мере пользовался. Когда наследник Фридрих Вильгельм стал королем, Фр. Бенда был зачислен в его капеллу в Берлине в качестве первого скрипача (здесь он встречался с К. Ф. Э. Бахом), а после смерти Й. Г. Грауна — в качестве руководителя капеллы. Сюда вскоре приехала и вся музыкальная семья Бенды. В Берлине Франтишек Бенда и закончил свой жизненный путь.
Франтишек Бенда выступал во многих немецких городах (в Байрейте, Лейпциге, Веймаре, Готе, Дрездене, Кёльне и других) и приобрел здесь широкую славу. К нему стремились многочисленные скрипачи, и он оказался не только замечательным скрипачом и одаренным композитором, но и талантливым педагогом. Среди тридцати известных его учеников, помимо брата и сыновей, были Я. Ф. Кизеветтер, Й. Фодор, Л. Ф. Рааб, Ф. В. Руст и другие отличные музыканты.
Свидетельства таких современников, как Хр. Ф. Шубарт, И. Ф. Рейхардт, А. Хиллер, Ч. Бёрни и многие другие, позволяют сделать вывод, что игра Ф. Бенды, наряду с виртуозностью, особенно отличалась выразительной и задушевной певучестью, отражая черты, свойственные чешской народно-песенной культуре. Тон его характеризовался необычайной красотой и полнотой. Оригинальность и самобытность исполнительского стиля Бенды сочетались с глубиной и содержательностью.
«Когда Бенда играет Adagio,— говорил один из его современников, скрипач И. П. Саломан,— создается впечатление, что слышишь с небес голос вечной мудрости» (64, 253). «Он творил от сердца и проникал в сердце. Не раз можно было видеть людей плачущими, когда он играл Adagio» (52, 19—20).
«Его тон на скрипке был одним из красивейших, полнейших, чистейших и приятнейших,— вспоминает А. Хиллер.— Он обладал всей требуемой силой в отношении быстроты (технической подвижности), высоких регистров и всех возможных трудностей инструмента и умел все это вовремя использовать. Но благородная певучесть являлась тем, к чему у него была особая склонность и в чем он достигал особого успеха» (64, 252).
В своем дневнике Ч. Бёрни, говоря о музыкантах Берлинской капеллы, писал, что только К. Ф. Э. Бах и Фр. Бенда «осмелились иметь свой собственный стиль» (3, 222), что стиль Бенды «не является стилем Тартини, Сомиса, Верачини или главы какой-либо другой школы или музыкального направления... Это его собственный стиль, сформировавшийся по образцу, который должен изучаться всеми инструменталистами: хорошего пения» (3, 191).
Признание выдающихся заслуг Ф. Бенды как скрипача и композитора в истории немецкого скрипичного искусства было высказано замечательным скрипачом и педагогом, профессором Берлинской музыкальной академии Йозефом Иоахимом в его беседе с известным чешским скрипачом Карлом Галиржем (цитируется по предисловию Елены Геневой к ее редакции каприсов Фр. Бенды. София, 1972, с. 4.): «Ваш народ,— сказал Иоахим,— не представляет себе, какое влияние и какое значение имел чех Франтишек Бенда на развитие музыкального искусства вообще, а также на виртуозное скрипичное исполнительское искусство в Германии. С тех пор обучение в Берлинской королевской музыкальной академии ведется по его методу. Он в наше время характеризует истинно немецкую школу, и я, быть может, являюсь ее последним представителем».
Фр. Бенде принадлежит около ста скрипичных сонат и пятнадцать концертов, смычковый квартет, множество трио-сонат и сольных скрипичных этюдов-каприсов, написанных им, вероятно, для своих учеников.
Опираясь на достижения Вивальди и Тартини (в меньшей степени — на К. Ф. Э. Баха, Кванца и Грауна) в жанрах скрипичных концерта и сонаты, Франтишек Бенда внес в свои сочинения много самобытного, связанного, прежде всего, с чешской музыкальной культурой. Это проявлялось и в музыкальном языке его скрипичной музыки (выразительная напевность мелодики, народно-песенные интонации и танцевальные ритмы), и в форме, приближающейся к классической.
В музыке Фр. Бенды церковный стиль уступает камерному, в этом можно усмотреть то решающее значение, которое имели чешские народно-демократические истоки его творчества: задушевно-лирический стиль медленных частей, народность и жизнерадостность частей быстрых, как правило — танцевального склада.
Глубокая выразительность и лирическая задушевность музыкального языка Бенды ярко воплощена в его известном Grave, дошедшем до нас в редакции С. Душкина.
Образцом его скрипичной музыки являются Четыре сонаты (A-dur, a-moll, G-dur и A-dur), переизданные в Праге в 1962 году. Все они трехчастны. Медленные их части — пример выразительной лирической мелодики. В финалах наиболее характерны темы народно-танцевального склада.
Соответственно духу времени (Тартини, Мангеймская школа), Фр. Бенда тонко использовал мелизматику в качестве средства усиления мелодической выразительности. В этом отношении интересна первая часть Четвертой сонаты. Наряду с основным вариантом, в котором встречаются лишь форшлаги, Бенда дает еще два варианта с обильным применением украшений и мелизматических пассажей. Они интересны тем, что раскрывают практику исполнения Adagio Бендой, который, по-видимому, импровизировал подобные украшения и пассажи, оживляя мелодическую фактуру. Мелизматику, фигурационные пассажи Бенда широко использовал и при исполнении быстрых частей.
В наследии Ф. Бенды — свыше ста этюдов-каприсов для скрипки соло; издана меньшая их половина. Новые издания этих каприсов (под редакцией Ф. Давида, X. Римана, Я. Челеды, Й. Мюллер-Блатау, Е. Теневой) свидетельствуют об их сохранившемся педагогическом значении. Оно обусловлено сочетанием технической и музыкальной ценности.
В этюдах-каприсах Бенды широко использована техника двойных нот и аккордов, полифонические приемы, скачки через струны, ломаные пассажи, пассажная техника в legato и т. д.
Брат Ф. Бенды, Йиржи Антонин Бенда (1722—1795) также родился в Старых Бенатках. С отцом в 1742 году он приехал в Берлин, где служил в Придворной капелле вместе со своим братом, чьими наставлениями он продолжал пользоваться. С 1750 года обосновался в Готе, где стал руководителем капеллы Фердинанда III. Увлекшись свободолюбивыми идеями французского просветительства, в частности Вольтера, Руссо, Гельвеция, покинул Германию и отправился в 1765 году в Италию, где его привлекло оперное искусство.
Завершив в 1778 году службу при Готском дворе, посетил Гамбург, Вену, Париж. В это время он уже славился своими мелодрамами и зингшпилями, внеся в эти жанры и их драматизацию существенный вклад. Последние годы провел в Костржице, занимаясь философскими проблемами.