Из сравнений, приводимых выше, систематически выпадают родственные др.-прусск. massais ‘minus’, литовск. mazas ‘маленький’, др.-русск. мѢзиньць русск. мизинец, словенск. mezinec ‘digitus auricularis’, болг. мизинка ‘меньший сын, дочь’, сербск. мљезинац, мезимац ‘младший сын’, чешск. mezenec ‘безымянный палец’, которые приводил еще Ф. Миклошич[243]. Ср. еще белор. мезяны палец ‘мизинец’[244]. К. Нич, говоря о польск. диал. mizynek, вряд ли верно называет первичным значение ‘палец’[245]. Впрочем Э. Леви и М. Фасмер считают возможным сближение русск. мизинец ‘маленький палец’, ‘младший сын’ со слав. *mizo ‘мочиться’: греч. μοιχός ‘прелюбодей’, όμιχειν ‘мочиться’[246]. В. Махек сближает эти слова с укр. мизати польск. u-mizgac, чешск. диал. mizat se ‘льстить’, относя сюда и греч. μοιχός ‘прелюбодей’[247].
Наличие в славянском формы *mez-> а в балтийское — форм *mez-, maz-, кроме того, в германском — *mag- позволяет предположить общую индоевропейскую форму *megh-, *magh-, после чего очевидна необходимость исправления и.-е. *maghu- у А. Вальде и Ю. Покорного. Трудно согласиться и с предположением и.-е. *makwus, makwi[248], которому определенно противоречит характер согласного в балтийском и славянском. Выяснение характера задненебного в и.-е. *magh- помогает установить его отличие от и.-е. *magh- ‘мочь’[249], против сближения с которым возражает и А. Вальде.
О конце основы и.-е. *magh- можно судить по формам на −u-, ср. готск. magus[250], галл. Magu-rix и др. Предположение о древности иного конца основы здесь было бы вряд ли оправдано. Наличие в литовском формы mazena ‘mazume’ is mazens ‘сызмальства’, объясняемых из согласной основы mazen-, им. п. *таzиo[251], еще не говорит о древности согласной n- основы, какую можно указать, например, для и.-е. *(а)kāmon, ст.-слав. камы, камене. В литовском для ряда случаев доказано позднее оформление согласных основ.
Для нас особенно интересна история значения и.-е. *magh-. Необходимо отделить вторичные значения от древних. Вторичным представляется, по ряду соображений, значение ‘меньший палец на руке’ (русск. мизинец), которое не имеет регулярных соответствий за пределами славянских языков. Первичным является, вероятно, значение ‘младший ребенок, младший сын’, ср. серб, мезимац и др.[252] Правда, балтийский представляет обобщенное значение ‘малый, маленький’, ср. литовск. mazas, но германский дает окончательное свидетельство о семантической принадлежности основы и.-е. *megh-, *magh-, ср. значения ‘мальчик, сын, девочка’ в примерах, перечисленных выше, наряду с очевидно поздними обобщениями в нем. Magen, Magenschaft ‘родня’ < герм. mega- ‘родственник’[253]. Исходными для разбираемого индоевропейского слова можно считать значения ‘младший, меньший, последний ребенок’[254], ср. ряд слов с таким значением в славянских языках с близкими — в других. Знаменательно значение др.-ирл. maug ‘paб’ того же корня, поскольку это значение правильно развилось из первичного ‘(младший) ребенок’. Обратный процесс здесь исключается.
Все эти соответствия убеждают нас в том, что в русск. мизинец ‘палец’ мы имеем древний переосмысленный термин родства. Значение ‘палец’ вторично, ср. ряд других вторичных названий пальца в славянском: *раlьсъ, собств. ‘колышек, палочка’, *pьrstъ — причастная форма с нулевой ступенью корневого гласного от глагола и.-е. *prek-, слав. prositi. Аналогию семантическому развитию русск. мизинец ‘младший сын’ > ‘меньший палец на руке’ представляет образование нем. Magen ‘желудок’ (т. е. тоже — часть тела) < ‘родня’, ср. совр. Magenschaft ‘родня’. Перенос значения в этих случаях осуществлялся, вероятно, метафорически, ср. в нашем случае с русск. мизинец ‘меньший палец’: пять разновеликих пальцев на руке в какой-то мере могли напоминать детей разного возраста в одной семье. Достаточно вспомнить сказку-прибаутку о сороке-белобоке, оделявшей по очереди пятерых детей кашкой, которую обычно рассказывают маленьким детям, показывая на пальцах. Из прочих фольклорных ассоциаций — ср. малъчик-с-палъчик[255].
Вообще внимательное знакомство с терминологией родственных отношений неоднократно убеждает в тесной ее связи с названиями частей тела человека, причем нужно отметить, что связь эта выражается не-в образовании наших терминов за счет названий человеческого тела, как казалось бы естественным и как это считают некоторые исследователи. Напротив, фонетическое и семантическое развитие целого ряда слов недвусмысленно указывает на образование названий человеческого тела из материала терминов родства.
Поздним и чисто славянским образованием является слав. *otrokъ, название под батѧ ростка: ст.-слав. отуокъ ‘παις, παιδίον, παιδάριον, puer’, отрочишта παιδάριον, puer’, отроча ‘παιδίον, puer’, отрочица ‘puella’, отроковица παις, κόρη, puella’, отрочие ‘servus’, др.-сербск. отрока ‘puer’, др.-русск. отрокъ ‘дитя’, ‘подросток, юноша’, ‘дружинник, воин’, ‘слуга, раб, работник’, отроча ‘дитя’, отрочище, отрочищь ‘дитя, мальчик’, др. — польск. otrok 1. mezczyzna, wyrostek, mlodzieniec; 2. pacholek, dworzanin’, otroczatko, otroczek ‘chlopiatko, pacholatko’, otroczyca ‘dziewczyna, corka’, кашуб. woetrok, ‘chlopiec, mlodzieniec, syn’, в.-луж. wotrock ‘слуга, старший слуга’, полабск. vuotrok, vuotruok ‘Sohn’ словенск. otrok, otrocaj ‘дитя’, собир. otrocad ж. р. ‘дети’, болг. отрок ‘подросток’.
Этимология слав. *otrokъ проста и понятна. Это сравнительно позднее славянское образование мужского рода[256], сложение приставки ot- и rok-, ср. слав, rekti ‘говорить, сказать’[257]. Таким образом, otrokъ = ‘не говорящий’, вернее ‘тот, кому отказано в праве говорить’[258].
Слав. otrokъ[259] обозначало юношу, подростка, который еще не получил права голоса зрелого мужчины, что хорошо показывают данные этимологии, а также многие значения, засвидетельствованные письменными памятниками славянских языков. В отдельных языках имело место изменение значения, ср. значения ‘дитя’, ‘сын’ (последнее — в кашубском, полабском). Вполне закономерен переход значения в чешск. otrok ‘раб’.
Вообще же признак ‘не говорить, не говорящий’ довольно часто используется в названиях ребенка. Ср. лат. infans, причастная форма к глаголу for, fatus sum ‘говорю’ (и.-е. *bhā-) с отрицанием in- ‘не говорящий’; слав. *пе-тъlvje — чешcк, nemluvne, укр. немовля *дитя, младенец’ — из пе и mъlviti ‘говорить’. В формальном отношении слав. nemъlvje является причастием настоящего времени[260], и к нему полностью подходит объяснение, которое X. Педерсен дал, — на наш взгляд, не для всех случаев правильно — ряду славянских образований на −et- (см. выше). Слав. *nemъlvje ‘не говорящий’ могло играть роль своеобразного эпитета при названии ребенка[261].
Из прочих названий: слав. *molde, −ete, производное от о.-слав. *moldъ, русск. молодой, произведенного, в свою очередь, от *mol-, и.-е. *mel- ‘молоть, дробить, размягчать’[262] с помощью индоевропейского суффикса −dh-, с первоначальным значением результата, достигнутого состояния[263]. Таким образом, *тоldъ = ‘мягкий, нежный (только в возрастном смысле)’. Образование *molde: ст.-слав. младѧ ‘infans’ носит уже определенно уменьшительный характер (как необходимое уточнение вследствие весьма широкого значения слав. *тоldъ, ст. — слав, младъ). От *тоldъ известен целый ряд производных, обозначающих ребенка: ст. — слав, младеничиштъ ‘infans,’ младеништа ‘νήπιος, infans’, младеньць νήπιος, βρέφος, infans’ младеньчишта ‘puer’, младица ‘νεανίς, puella’, младишта ‘νήπιος, infans’. Болг. диал. истърсак, изтръсък, истришок ‘последний ребенок’[264], образное обозначение (из-търся ‘высыпать, вытряхнуть’), испърдок то же, сербск. диал. беба, бебу ‘младенец’[265], польск. диал. byxy ‘маленькие дети’, smarkwc ‘мальчик’[266], xoca ‘дитя’, xuodak ‘маленький мальчик’[267], surek ‘подросток’[268].
Такая же спорадичность второстепенных названий ребенка известна балтийскому, ср. литовск. kudikis ‘peбенок’, объясняемое заимствованием из слав. хиdъ или родственных форм[269]; вост. — литовск. sisava ‘Ansammlung kleiner Kinder’, отмеченное Я. Отрембским, которое Ф. Шпехт объясняет как u-основу *sisus, ср. др.-инд. sisu- ‘дитя, юный’[270].
Сын
Для обозначения сына славянский язык располагает древним термином synъ, восходящим к *sūnus, — общему для ряда индоевропейских языков названию сына. Сюда относятся: ст.-слав. сынъ, др.-русск. сынъ, русск. сын, укр. син, белор, сын, польск. syn, диал. synek ‘chlopak’, ‘mezczyzna niezonaty, mlodzieniec’, н.-луж. syn, полабск. suonka, чешск. syn, диал. synca ‘dite, synecek’, syncoch ‘synecek’, synek ‘hoch’[271], словацк. syn, словенск. sin, др.-сербск. сынь, сербск. син, болг. син.
Исходное и.-е. *sūnu-s имеет ту редкую среди индоевропейских терминов родства особенность, что его этимология давно выяснена и всеми без исключения принята: от и.-е. *seu-, *sū- ‘рождать’, ср. санскр. sūte ‘рождает’, с другими суффиксами — санскр. suta-h ‘сын’, греч. υίύς, υίός ‘сын’, тохарск. В soya ‘сын’[272]. Тем не менее детали словообразования, а также отклонения от общей формы представляют значительные трудности. К. Бругман[273] предполагает сосуществование параллельных индоевропейских форм *sūnu-s и *suiu-s, которые принадлежат не к тем терминам родства, которые он называет «неэтимологизируемыми» (*pətēr, *mātēr, *dhughətēr), а к словам типа др.-инд. putra-s, jata-s. Поэтому сосуществование *sūnus, *suius Бругман сравнивает с сосуществованием тоже различно оформленных лат. pūer, pūtus, pūsus ‘мальчик’. Эти производные от и.-е. *sū- взаимно вытесняли друг друга в отдельных языках. В и.-е. *suiu-s видят столь же древний, как и *<sūnu-s, термин, получивший преимущественное распространение в отдельных индоевропейских языках: тохарск. В soya, греч. υίός[274]. Последнее обычно расценивают как преобразование ū-основы υίύς[275].