— Не надо, — будто испугавшись, сказала Хелен. — Я заразная…
Эрвин задрожал всем телом, как человек, выкинутый нагишом на мороз. Больше жена ничего не добавила. Эрвин расспрашивать не посмел, словно боясь услышать самое ужасное.
Когда на следующий день он вернулся с работы домой, Хелен была вусмерть пьяна. Издавая нечленораздельные звуки и выдавливая слова, понять которые было невозможно, натыкаясь на стулья и стены, она, как заведенная гигантская игрушка, безостановочно ковыляла из комнаты в комнату. Поначалу Эрвин, онемев, наблюдал за непонятными манипуляциями, но потом до него дошло, что жена пытается одеться перед уходом из дома. Уже готовая выйти, она своим одеянием напоминала огородное пугало, вдобавок и шагу не могла ступить, чтобы не пошатнуться. Эрвину пришлось очень постараться, чтобы удержать ее. После возни, показавшейся ему бесконечной, жена выдохлась и уснула прямо в прихожей.
Мне надо было дать ей уйти, поймал себя Эрвин на недоброй мысли. Плевать на то, что могло бы с ней случиться.
Назавтра Хелен ничего не помнила. Чувствуя смутную, но тяжкую вину, она была тише воды, ниже травы, уверяла, что ничего подобного больше не повторится. Что это было в последний раз, что она возьмет себя в руки и…
Эрвин поверил или сделал вид, что поверил, и больше они к этому разговору не возвращались. Когда дней через десять им пришлось пойти на юбилей к брату Эрвина, он измучился от панического страха и сомнений, что Хелен опять наклюкается, а он потом будет сгорать от стыда перед родными и знакомыми. Но ничего страшного не случилось, напротив — Хелен вела себя достойно и лишь пригубливала рюмку. Домой они добрались после полуночи. Уставший Эрвин тотчас завалился спать, а когда проснулся от ужасного грохота, увидел лежащую на полу пьяную жену со здоровой ссадиной на голове.
— Видал, как я держалась перед твоей родней, — лепетала Хелен. — Я ведь могу себе позволить за это маленькую премию.
В первый момент Эрвин не понял, где среди ночи жена раздобыла алкоголь, потому как, по его мнению, дом был от пойла очищен. В последнее время он как ищейка постоянно обследовал все мыслимые и немыслимые места, и что правда то правда — именно в последних иногда спиртное и обнаруживал. Оставался вариант, что Хелен стянула с праздничного стола одну-две бутылки. Точнее, своровала их. Такая вероятность перепугала Эрвина, он уже представлял, что кто-то из родственников вполне мог заметить то, что делала Хелен, и разнести сплетню в сильно раздутом виде.
Такие, значит, наши дела, думал он, ощутив настоящий ужас и унижение.
Этот эпизод — по сути, незначительная мелочь — в каком-то смысле был настолько выразительным, что стер в душе Эрвина последнюю крупицу надежды. Дальше приукрашивать действительность он не мог. Внезапно в оболочке Хелен стали жить две абсолютно разные женщины. Ласковая, заботливая и милая, с которой только и радоваться жизни, и непредсказуемая запойная пьяница. Эрвин ничего не мог поделать с тем, что перед его глазами неотступно и все более угрожающе маячил отталкивающий образ спившейся развалины — женщины, толкающей перед собой детскую коляску с пустыми бутылками из-под пива.
Эрвин понял — деваться некуда, теперь придется что-то предпринимать, ибо дальше так продолжаться не может.
Вообще-то он задумывался о необходимости решить проблему и найти какой-то выход только тогда, когда — образно выражаясь — жареный петух клевал в одно место, но если Хелен не пила несколько дней, а повседневная суета поглощала время и было не до размышлений, все текло по-прежнему. До следующего раза, который не заставлял себя долго ждать. Однажды вечером Хелен не вернулась. Ее телефон лежал дома на столе. Эрвин не знал, что и думать и где искать жену. Когда Хелен не объявилась и к следующему вечеру, Эрвин поймал себя на мелькнувшей мысли, что, возможно, это к лучшему…
Мысль его ужаснула. «Возможно, это к лучшему…» означало, что если с Хелен что-нибудь случилось, это разрешило бы проблему.
Ему вспомнилось, что когда-то, в детстве, по соседству с их квартирой жила семья, и ее глава почти еженедельно спал в подъезде. Жена не пускала его в дом, и он проваливался в пьяное забытье прямо на лестнице. Как-то зимой дверь подъезда внизу оказалась запертой, и мужик тут же у дома насмерть замерз в сугробе. В тот раз Эрвин понял, что их семья, да наверняка и соседские вздохнули с облегчением, даже с радостью.