- Папа? - удивилась она.
- Ева, я должен тебе кое-что сказать, - она вопросительно смотрела на меня и в это время к нам подошла Сольвейг.
Ева переводила взгляд с меня на Сольвейг, потом неуверенно сказала:
- Мама?
- Да, девочка моя, это я, - сказала моя детка, - ты расстроена, что я не похожа на себя прежнюю?
- Мамочка! - в голос закричала дочь и бросилась к ней на шею.
Сольвейг заплакала и начала целовать и гладить нашего ребёнка. Я обнял их обеих и сказал:
- Пойдёмте уже домой, - и сдавил артефакт.
Дома Ева вцепилась в Сольвейг с таким решительным видом, что я понял - в ближайшие пару часов мне своей жены не увидеть. Они ушли в покои дочери и красноречиво закрыли за собой двери. Возвратилась ко мне Сольвейг только через три часа.
- Уснула, - сказала она, устало и счастливо улыбаясь. - Хочу поесть, ванну и спать, - потом посмотрела на меня и уточнила: - с тобой спать.
Я улыбнулся в ответ и легонько дернул её за рыжий локон:
- Я догадывался, так что ужин нас ждет в столовой, твоя ванна наполнена, постель расстелена, ночную рубашку я приказал спрятать подальше - она тебе долго не понадобится.
Я, не отрываясь, смотрел, как она ест, потом унес её в ванну, там раздел, разглядывая и трогая её прекрасное тело - мне предстояло заново привыкнуть к его изгибам и выпуклостям. Она и в этом теле была совершенна: длинная стройная шея переходила в прямые узкие плечи, ровная линия спины, которую только подчеркивал изгиб в пояснице и сумасшедшие ямочки над круглой попкой, высокая грудь и тонкая талия, нежный девственный персик под изящной линией живота и длинные-длинные стройные ножки. Я с восхищением смотрел на это белоснежное чудо и только сейчас начал понимать, что это моя Сольвейг, моя жена. Она хлопала длиннющими медными ресницами и с тревогой смотрела на меня синими озерами своих невероятных глаз:
- Я тебе не нравлюсь такая? - спросила она.
Я зажмурился, потом сказал:
- Боюсь ослепнуть от такой красоты.
- Значит, прежняя я тебе надоела? - грозно уточнила она.
Я засмеялся:
- Детка, это же ты! И тогда тоже была ты. Ты разная, как небо, ты изменчива, как вода, но всё это ты.
Она немного подумала, потом гордо сказала:
- Да! Всё это я! - потом ещё поразмыслила и спросила: - Как думаешь, я могу взять себе свое прежнее имя? - и пояснила: - Я по-прежнему хочу быть Сольвейг.
- Это возможно, - сказал я ей, - думаю, наш король возражать не станет, а я завтра направлю ему формальное прошение, чтобы тебе изменили имя в браслете.
Потом была ночь. Я был так нежен и осторожен, я так боялся сделать ей больно, что в итоге она мне сказала: "Муж, ну лиши же ты меня девственности этой противной, уже, наконец!" Когда я проник в неё, это было, как припасть к источнику с живой водой. Мы оба дрожали, мы так хотели друг друга, что потерю девственности как-то и не заметили и только потом, увидев пятнышки крови на простынях, мы решили, что перейдем в мою спальню и там же примем душ. Потом мы снова ласкали друг друга, потом она уснула в моих объятьях, высунув одну ножку из-под одеяла и я, глядя на эту ножку, долго ещё мысленно возносил благодарности Пресветлой. Утром нас никто не посмел беспокоить, пока моя радость не проснулась сама и не сообщила, что проспала занятия в университете, а потом сердито сказала, что она просто обязана закончить обучение, потому что богиня дразнила её недоучкой. "Не везет мне с учёбой", - вздохнула моя жена, - "как только начинаю учиться, так сразу за тебя замуж выхожу".
Мои дети тихонько сидели в столовой и наблюдали, как я ем. Представляете! Все трое сели напротив меня и с трепетом, дружно провожали взглядами каждый кусочек, который я отправляла в рот. Прервать этот сумасшедший завтрак не было никакой возможности, потому что иначе меня стали бы кормить силком - это я понимала совершенно чётко. Когда я, наконец, сделала последний глоток травяного отвара и отставила чашку, Игорь сказал:
- Мамочка, твой сын болван. Я же просто обязан был догадаться, что это ты, потому что песня была про нас с тобой.
- Не ты один тут болван, брат, - покаялся Олег, - мне мама вообще спела песенку, которую в детстве мы с ней вместе пели, а я не понял, - потом он нахмурился, очевидно, вспомнив происшествие с Кираном. - Я же почувствовал твою боль, мама, когда этот ублюдок посмел ударить тебя и всё равно не догадался, что это ты.
Я подошла к нему, обняла и сказала:
- Зато ты убил его Олег, даже не зная, что это я - ты вступился за незнакомую женщину. Я горжусь тобой, сынок.